На краю Ойкумены

Руины дворца в крепости Джанпык-кала. Фото Тимура Карпова

Звездный кружится небосвод.
Вслед за годом уходит год.
Вслед за родом уходит род.
Вслед за словом слово идет.

Зиму побеждает весна.
Дивно преображается степь.
Кони ржут, звенят стремена.
Травами украшается степь.

(Каракалпакский эпос «Кырк кыз» — «Сорок девушек»)

— Чем Каракалпакия отличается от Узбекистана? — Тахир из Ургенча на пару секунд задумывается, потом с усмешкой отвечает: — Менты там добрее, остановят тебя на дороге и просят только: «Дай хоть что-нибудь». Наши-то сразу цену называют, и не поторгуешься.

Стиснутая со всех сторон постапокалиптическими ландшафтами пустынь Каракумы, Кызылкум, Аралкум и плато Устюрт, расположенная целиком в зоне крупнейшей экологической катастрофы современности — гибели Аральского моря, — республика Каракалпакстан, кажется, остается загадкой для всех. Не только для стороннего наблюдателя, без помощи «Википедии» не способного разобраться, чем Душанбе отличается от Ашхабада, но и для жителей самого Узбекистана, в состав которого она входит с 1936 года. Где Ташкент, а где Кунград? Два мира, официально существующих в рамках одного государства, подчиняющихся одним и тем же законам и говорящих, по сути, на одном языке, на самом деле разделены не столько расстоянием, сколько самой природой, каким-то не всегда уловимым этническим колоритом и главное — историей, в конце концов. Как древней, так и новейшей.

Спуск с Устюрта к Аральскому морю. Фото Тимура Карпова

Сегодня, сколько ни пытайся даже умозрительно вычленить Каракалпакстан в какую-то «автономию», хотя по статусу республика является ни много ни мало суверенным государственным образованием в составе Узбекистана, ничего из этого не выходит. Ни малейших признаков собственной государственности в узбекском Приаралье, если когда-то они и существовали, уже не осталось. Теперь это всего лишь один из регионов Узбекистана, пусть со своим языком и кабинетом министров: все эти атрибуты самостоятельности присутствуют, но де-факто ничем не выделяют Каракалпакию среди других областей страны. Главная отличительная черта здешних краев — периферийность. Она, вкупе с уже названными особенностями Каракалпакстана: самобытными коренными этносами, агонизирующей (с точки зрения пессимистов) или перерождающейся (с точки зрения оптимистов) экосистемой, величественными памятниками древней истории, — превращает эту землю в абсолютный край Ойкумены...

Фото Тимура Карпова

Тут говорил Заратустра

Периферией территория нынешнего Каракалпакстана была не всегда. С начала I тысячелетия до нашей эры эти земли входили в орбиту древнего Хорезма — одного из первых очагов цивилизации в Центральной Азии. «Отец истории» Геродот в V веке до нашей эры называл Хорезм «страной тысячи крепостей». Считается, что к тому моменту, когда Александр Македонский привел свои железные фаланги на берега Амударьи, в ее устье и на южных берегах Арала уже оформилась полноценная государственность. Многочисленные находки, сделанные в рамках Хорезмийской археолого-этнографической экспедиции под руководством Сергея Павловича Толстова (1937 год), подтвердили высокий уровень культуры и общественной организации местных жителей в те далекие времена.

Нижняя крепость городища Аяз-кала. Фото Тимура Карпова

Руины дворца в крепости Джанпык-кала . Фото Тимура Карпова

Ранее Хорезм рассматривался как одно из возможных мест рождения Заратустры — по крайней мере, эпоха формирования централизованного государства в устье Амударьи совпадает по времени с ориентировочным периодом жизни пророка огнепоклонников. И пусть превалирующая гипотеза помещает место рождения главного популяризатора «Авесты» в район Тегерана, тем не менее зороастризм был господствующей религией в Хорезме на протяжении тысячелетия — до арабского завоевания и торжества ислама. Чилпык-кала и другие дахмы («башни молчания»), разбросанные по земле Каракалпакстана, — тому свидетельство.

Дахма Чилпык. Фото Тимура Карпова

В наши дни, преодолевая по условно асфальтированным дорогам десятки километров выжженной солнцем земли (пустыни занимают более 80% площади Каракалпакстана) от развалин одной поражающей воображение масштабами крепости к другой, крайне трудно представить, что когда-то на всей территории между черной, как будто вырванной из неземного пейзажа, грядой Каратау и чахлыми пойменными лесами Амударьи, буквально кипела жизнь. А ведь на месте утопающего в пыли районного центра Беруни, где из архитектурных «достопримечательностей» можно отметить разве что новые здания банков, некогда располагался Кят — в эпоху династии Афригидов столица древнего Хорезма. Город, по утверждению современников, «имевший большое богатство», место стечения купцов и ворота на восток (в «Туркестан гузский» — имеются в виду земли огузов, наравне с печенегами далеких предков каракалпаков, проживавших тогда в среднем и нижнем течении Сырдарьи).

Гряда Каратау. Фото Тимура Карпова

И подобные сравнения, субъективно нелестные по отношению к сегодняшнему положению вещей, во время путешествия по Каракалпакстану напрашиваются постоянно. Даже углубившись в заросли тугаев, сохнущих на берегах дренажных каналов, сложно представить, что когда-то здесь раздавался рев тигра — теперь тут и шакалу-то негде развернуться.

Тугаи . Фото Тимура Карпова

В действительности жизнь в Приаралье никогда не была легкой для его обитателей. Летом — страшная жара, зимой — лютый холод. «И мы увидели страну (такую), что подумали, это не что иное, как врата аз-Замхарира (часть ада, где царит холод — примечание „Ферганы“), открывшиеся из нее на нас», — писал в X веке арабский дипломат и путешественник Ибн Фадлан, навестивший низовья Амударьи. Но люди не просто обжили эти места: к концу XII века Хорезм и прилегающие территории стали ядром государства Хорезмшахов — державы, затмившей Аббасидов, Сельджукидов, Фатимидов и прочие династии меньшего калибра.

«Жители Хорезма умножились и прославились, и Хорезм стал прекрасной, процветающей областью. Я приезжал туда в 616 году (1219-20 годах) и нигде не видел области, более заселенной и процветающей. Она сплошь возделана, селения ее расположены одно за другим, там много отдельно стоящих домов и замков в степи. Редко когда ты увидишь в рустаках (сельских районах) этой области незастроенное и невозделанное место», — писал в своем «Муджам ал-булдан» («Словаре стран») уроженец Малой Азии, путешественник Якут аль-Хамави.

На улице в Муйнаке. Фото Тимура Карпова

Грандиозная столица государства Хорезмшахов — Гургандж — сегодня также существует в виде районного центра Кёнеургенч, но уже на туркменской территории. В XIII веке армия Чингиз-хана, пройдя огнем и мечом по всей Средней Азии — нашествие монголов на Русь не идет ни в какое сравнение с масштабами хаоса и разрушений, произведенных ими в этом регионе, — завершила свой поход полным разгромом Хорезмийского оазиса.

Вся строившаяся столетия ирригационная система рухнула, культурная и духовная традиция была раздавлена — это был удар, от которого Приаралье так и не оправилось: во времена более позднего Хивинского ханства, объединившего земли узбеков, туркменов и каракалпаков, оно уже занимает периферийное положение по отношению к центру, сместившемуся выше по Амударье. Там же, к слову, расположена и первая столица Каракалпакской АССР — Турткуль, некогда Петроалександровск — отправная точка влияния Российской империи на Хивинское ханство и прилегающие территории.

Черные шапки и их соседи

Площадь Каракалпакстана — 166 тысяч квадратных километров. Это больше площади Таджикистана, Болгарии или Греции со всеми ее островами. Это больше и площади Бангладеш, где проживает 170 миллионов человек. В Каракалпакстане населения (помимо титульной нации, это узбеки, казахи, туркмены, русские, корейцы) почти в 100 раз меньше — 1,8 миллиона. Из них большая часть проживает в столице Нукусе, окружающих городках и выше по Амударье. В сравнимым по территории с Ирландией Кунградском районе, включающем плато Устюрт с печально известной тюрьмой «Жаслык», живет, исключая сам Кунград, 50 тысяч человек. Плотность населения здесь — 0,6 человека на квадратный километр — меньше, чем в песках Намибии. В Приаралье — Муйнакском районе, охватывающем большую часть дна бывшего моря, — и вообще запредельные 0,2 человека на квадратный километр. Как в самых неуютных уголках Сахары.

Фото Тимура Карпова

Если условно разделить Каракалпакию на три части: плато Устюрт, земли по Амударье, исторически входившие в Хорезмийский оазис, и Приаралье — от бывшего устья Амударьи до границы с Казахстаном, — то вотчиной титульной нации республики следует считать последнюю. Именно к берегам тогда еще моря, которое через сто лет зарисует молодой Тарас Шевченко, к концу XVIII века под давлением сначала джунгар, а потом казахских ханов сместились с Сырдарьи кочевья каракалпаков — народа, этногенез которого настолько же запутан, насколько запутана вся средневековая история региона.

Фото Тимура Карпова

Встречается мнение, что одна из многочисленных групп тюркских племен, терроризировавших степи от Дуная до Алтая и получивших в Киевской Руси прозвище «черные клобуки» (то есть собственно кара-калпаки — «черные шапки»), имеет непосредственное отношение к каракалпакам. Так или иначе, народ, вошедший в историю именно с таким названием, сформировался позже, после окончательного распада Золотой Орды и возникновения на ее обломках орды Ногайской. По большому счету, в этот же период формируются основные этнические характеристики большинства остальных титульных наций региона.

Фото Тимура Карпова

Правда, с собственной государственностью у каракалпаков не сложилось. В отличие от туркмен, не имевших своего центра, но зато частично контролировавших положение дел в Хивинском ханстве, каракалпаки, за исключением короткого периода в середине XVIII века, не только не объединялись в самостоятельное государство, но и оказались постоянно притесняемы более агрессивными соседями.

Наряду с казахскими родами Младшего жуза, каракалпаки были одним из первых народов региона, попросивших о протекции Российскую империю. Только вот ко второй половине XVIII века та несколько растеряла интерес к азиатскому направлению, поэтому в итоге южное Приаралье, где жили враждовавшие с хивинскими правителями каракалпаки, вошло в состав империи лишь сто лет спустя.

Одновременно, то есть во второй половине XIX века, на территории Каракалпакстана начали появляться русские общины казаков-староверов с Урала. Переселение русских в низовья Амударьи происходило не столько по распоряжению Певческого моста, сколько по воле наказного атамана Уральского казачьего войска Николая Веревкина, установившего на вверенной ему территории суровые казарменные порядки. Недовольные и отказывавшиеся подчиняться были пороты и отправлены жить в Приаралье.

Рыбацкие судна на Амударье. Фото Тимура Карпова

Остатки этих общин и сегодня проживают в Нукусе, Кунграде, Муйнаке. Сегодня русских здесь единицы, но свою лепту в историю Каракалпакстана они уже внесли: именно благодаря уральским староверам и их потомкам Амударья и Арал стали известны как один из главных рыбных регионов страны — сначала Российской империи, потом Советского Союза. В 1921 году из Приаралья голодающим Поволжья было отправлено 4, 5 тысячи тонн рыбы, тогда же паровозы, курсирующие между Ташкентом и Оренбургом, топили сушеной аральской рыбой (лещом), слегка политой нефтью.

В Ташкенте, Ургенче и прочих городах «узбекской метрополии» не раз приходилось слышать, что, дескать, каракалпаков не отличишь от казахов: тот же язык (небольшие различия лишь в фонетике), культура, кухня. Сами «черные шапки», как оказалось, вопросы этнической самоидентификации даже в личных разговорах стараются не педалировать: со времен Ислама Каримова это не самое поощряемое занятие в Узбекистане. В результате можно как согласиться с тем, что каракалпаки в чем-то похожи на казахов, туркменов и узбеков одновременно, так и смело утверждать, что все вышеперечисленные похожи, в свою очередь, на каракалпаков.

Мигранты из Каракалпакстана в поезде. Фото Тимура Карпова

«Все люди равны» — кажется, этот лозунг в Каракалпакстане никто никогда не ставил и не ставит под сомнение: межэтнические конфликты никогда не омрачали местной жизни (в виде исключения можно вспомнить разве что инцидент в Чимбае в 2010 году). Хотя тезис о том, что некоторые равнее других, в годы независимости Узбекистана тоже нашел свое подтверждение — из опасений, что после развала СССР в Нукусе раскрутятся центробежные силы, ташкентские начальники оперативно поубирали со всех значимых постов в республике местных уроженцев, заменив их своими ставленниками.

Взлет и падение советской Каракалпакии

Свергнувшие «прогнивший» царский режим большевики меньше всего на свете знали, что им делать со Средней Азией, особенно как делить здешние земли и как проводить границы. Почти два десятка лет они кроили регион, руководствуясь не самыми очевидными соображениями, оттого и выглядят нынешние границы, будто их чертил человек в состоянии делирия: то это детские каракули, как в Ферганской долине, то стремительные прямые линии, как на Устюрте. В 1924 году была образована Кара-Калпакская (дефис из названия убрали только в 1964 году) автономная область в составе Казакской (Казахской) АССР РСФСР, границы которой были почти идентичны сегодняшним очертаниям республики, за исключением территории на Устюрте. Она отошла каракалпакам в 1929 году.

На окраине Муйнака. Фото Тимура Карпова

«Отцом» современной Каракалпакии можно считать бывшего кочегара и разнорабочего Аллаяра Досназарова. Набравшись в начале 1920-х годов в Москве большевистской премудрости, он, вернувшись на берега Амударьи, возглавил бюро по созданию Каракалпакской автономной области и обком Компартии Каракалпакстана. Во многом благодаря его стараниям каракалпаки как этнос были отделены от казахов, причем в качестве одного из аргументов Досназаров использовал уникальность местного эпоса — того самого «Кырк кыз», строки из которого стали эпиграфом к этой статье. Свою жизнь Досназаров окончил по людоедским канонам сталинской эпохи — был расстрелян в 1937 году как контрреволюционер.

В первые годы советской власти население республики почти на 40% процентов состояло из представителей титульной нации, по 27-28% приходилось на казахов и узбеков, остальное — туркмены, русские, татары. Со временем эти пропорции несколько изменились: на момент развала СССР здесь проживало по 30% каракалпаков и узбеков и около 25% казахов. Доля русских, возросшая в годы развитого социализма до 5%, сократилась к концу XX века до показателей 1920-х годов — около полутора процентов. О нынешнем демографическом раскладе остается лишь догадываться: первая перепись населения в независимом Узбекистане пройдет только в 2020 году. Однако если отталкиваться от оценок Госкомстата Узбекистана, сегодня в стране проживает более 700 тысяч каракалпаков. Учитывая, что в других регионах Узбекистана, за исключением Хорезмской области, диаспора «черных шапок» фактически отсутствует (что лишний раз подчеркивает пресловутую периферийность региона), то эти 700 тысяч составляют от 1,8-миллионного населения 38%.

В 1930 году Каракалпакия была включена непосредственно в состав РСФСР, а еще спустя два года получила статус автономной республики. И только в 1936 году она была передана под юрисдикцию Узбекской ССР. По сути, Каракалпакию постигла судьба Крыма: на сегодняшний день это единственная территория, добровольно уступленная РСФСР другой братской республике, на которую Москва, правда, и не претендует.

С 1930-х годов началось бурное развитие Приаралья. Советские власти развернули такое ирригационное строительство, которое хорезмшахам и не снилось. О будущем думали мало — рекорды надо было ставить здесь и сейчас. Подобный подход к хозяйствованию преобладал на всей территории Союза, но лишь в Каракалпакии он привел к катастрофе.

Продукция ныне разрушенного Муйнакского рыбоконсервного комбината. Фото Тимура Карпова

Рыба и хлопок — главные богатства республики тех времен. И тому, и другому требуется вода, причем в немалых количествах. За первые сорок лет советской власти производство хлопка в Каракалпакии выросло в 15 раз, а объем выловленной рыбы исчислялся десятками тысяч тонн в год. Тогда же экосистеме региона, и без того чрезвычайно хрупкой в кольце пустынь, был нанесен смертельный удар: открытый в 1959 году Каракумский канал отобрал у Амударьи 45% ее стока, что немедленно отразилось на положении Приаралья. Море начало отступать, освобождая бывшее дно под пески новой пустыни — Аралкума. Ядовитые пески, отравленные тоннами минеральных удобрений и пестицидов, смытых с полей хлопчатника.

Соляная пустыня Аралкум. Фото Тимура Карпова

Однако до поры до времени росли как объемы урожая белого золота и уловы рыбы (вплоть до 1980-х годов), так и «благосостояние советских жителей» республики. За 60 лет советской власти численность населения Каракалпакстана выросла в четыре раза, тогда как за 25 лет независимости Узбекистана, которому пришлось расхлебывать последствия рекордов предыдущих лет, — лишь на 50%.

Но не только мертвое море и исчезающая река остались Каракалпакии от Советского Союза. Кремлевские бонзы были настолько щедры, что разместили на одном из островов Арала — острове Возрождения (сейчас он уже часть Аралкума) — полигон бактериологического оружия с таким количеством возбудителей сибирской язвы и прочей заразы, что его хватило бы, чтобы истребить все население Центральной Азии. В 1988 году, как говорят местные старожилы, именно бацилла сибирской язвы, случайно или преднамеренно попавшая на плато Устюрт, стала причиной гибели более 50 тысяч сайгаков. В настоящее время полигон, разумеется, законсервирован, но насколько безопасны его могильники — этот вопрос остается открытым.

Независимость и небытие

14 декабря 1990 года в Нукусе Верховный Совет Каракалпакстана принял Декларацию о государственном суверенитете. Время было смутное, советские республики одна за другой провозглашали независимость, и судьба страны «черных шапок», уже столкнувшейся с тотальным опустыниванием, дефицитом пресной воды, стремительным ростом легочных, сердечно-сосудистых, кожных заболеваний (все это благодаря ядовитым отложениям Аралкума), мало кого волновала в разлагающейся советской империи. Конечно, среди местной интеллигенции в то время было немало разговоров о будущем республики — несмотря на то что особого антагонизма между титульной нацией и узбеками не существовало, озвучивались варианты присоединения Каракалпакстана и к соседям-казахам, и даже к России.

Нукус. Фото Тимура Карпова

В итоге прельщенные обещаниями Ташкента отказаться «от имперской системы советской хлопковой политики» местные руководители, уже разбавленные назначенцами из Ташкента, решили не рвать устоявшиеся хозяйственные связи, и в 1993 году Каракалпакстан был включен в состав Узбекистана на правах автономной республики с сохранением суверенитета и правом по прошествии 20 лет провести референдум о независимости. Стоит ли говорить, что это право, как, впрочем, большинство гражданских прав в эпоху Каримова, было благополучно предано забвению. Да и сейчас о нем уже никто не вспоминает.

Уборка улиц в Нукусе. Фото Тимура Карпова

Политическая жизнь Каракалпакстана последних 25 лет — такая же фикция, как и политическая жизнь самого Узбекистана в этот период. Да и нет здесь никому никакого дела до политики. С тех пор как первый президент этой республики Даулетбай Шамшетов, возглавлявший ее в 1991-1992 годах и выступавший за полноценный суверенитет, был отправлен Исламом Каримовым за решетку (после освобождения он уже не занимался политической деятельностью), о независимости Каракалпакстана говорят исключительно за его пределами. Как и о репрессиях со стороны узбекских чиновников по отношению к титульной нации. Сами представители этой нации, страдая от низкого уровня национального самосознания и ощущая себя прежде всего гражданами Узбекистана, а уже потом каракалпаками, наравне с извечными соседями — узбеками, казахами, туркменами, русскими — просто стараются выжить.

Типовые дома в Нукусе. Фото Тимура Карпова

Задача эта не из простых, учитывая, что при всех его открывшихся углеводородных богатствах Каракалпакстан остается самым бедным и депрессивным регионом страны с отвратительной экологией и бедственными показателями по целому ряду заболеваний. И если, по самым приблизительным подсчетам, из 32-миллионного населения Узбекистана на заработках за пределами страны находится пять миллионов (оценка автора. — Прим. «Ферганы»), то есть каждый шестой, то для Каракалпакии этот показатель, очевидно, должен быть еще выше. Никто его никогда не высчитывал, но можно предположить, что в трудовую миграцию вовлечен каждый четвертый житель республики или даже каждый третий — любая цифра будет правдоподобна. Во всяком случае, переполненные запахом копченой рыбы и криками «пильмень бар» поезда из Кунграда в сторону казахстанского Бейнеу идут набитые под завязку именно желающими заработать на чужбине...

Торговец рыбой в Нукусе. Фото Тимура Карпова

...или на контрабанде водки «Каратау» — этот качественный продукт из Нукуса пользуется повышенным спросом не только по всему Узбекистану, но и за его пределами. Что в целом можно признать парадоксом: в Узбекистане традиционно не умеют делать хорошую водку, а в Каракалпакии днем с огнем не найдешь качественную питьевую воду. Но такова уж эта страна «черных шапок» — тут не перестаешь удивляться на каждом шагу. Узнав, например, что лжелопатонос, о существовании которого забыли даже ученые, регулярно ловится в Амударье и считается здесь афродизиаком. Или обнаружив, что на дне моря, погнавшись за кекликом, можно запросто заблудиться в зарослях тамариска и саксаула. Или обнаружив в Муйнаке загадочную секту «исымасиков», подробностей о которых вам не расскажут даже местные жители. Или оказавшись в декорациях «Твин Пикса» на плато Устюрт. И да, кстати, если вы хотите реально побывать на болотах из «Безумного Макса», — добро пожаловать в окрестности Ходжейли — туда, где дорога уходит на древнее кладбище Миздакхан.

Дивный новый мир

Депрессивная, отсталая, экологически неблагополучная территория — все это, конечно, так, и даже в люксовых номерах самой модной гостиницы Нукуса у вас из крана все равно будет течь ржавая вода, которой и умываться-то боязно, не то что пробовать ее на вкус. До некоторых же районов республики питьевая вода временами вообще не доходит. Нередки и перебои с подачей электричества и газа, хотя последний, очевидно, должен стать драйвером дальнейшего развития Каракалпакии.

Некрополь Миздакхан. Фото Тимур Карпов

В 2016 году здесь был запущен Устюртский газохимический комплекс стоимостью 4 миллиарда долларов — одно из крупнейших предприятий подобного рода на всей территории бывшего СССР. Работа на нем престижна не только потому, что хорошо оплачивается: газ сегодня выступает как возможность избавления от вечного проклятия — хлопка, не только истощающего почву и водные ресурсы, но и требующего максимального напряжения сил во время сбора урожая, что уже стало общим местом для всего Узбекистана. В 1941 году хлопок высаживался в Каракалпакии на площади 54 тысячи гектаров — более трети всех посевных земель, в 1973 году эта цифра, если верить заявлениям советских чиновников, достигала уже 125 тысяч гектаров.

Но чем больше росла площадь хлопчатников, тем меньше в силу объективных причин становилась урожайность — в итоге эта отрасль оказалась в патовой ситуации. Несмотря на то что здесь традиционно выращивается и другая важная для региона культура — рис, хлопок в Каракалпакстане стал монополистом: в 2015 году 95% процентов фермеров Берунийского района и 100% Туркульского занимались именно разведением белого золот». За годы независимости площадь хлопчатников в республике несколько сократилась и теперь составляет 94 тысячи гектаров. Сегодня же новое руководство Узбекистана предлагает местным жителям выращивать вместо хлопка красный перец и другие менее прихотливые культуры.

В любом случае жизнь берет свое — даже в таком неуютном уголке планеты, каким сегодня является Приаралье. На этой земле сменились сотни правителей и десятки народов, вода ушла, строения былых лет превратились в руины. Некоторые из них — например абсолютно неземная Джанпык-кала — вызывают восторг, другие, вроде останков Муйнакского рыбоконсервного комбината, которые сегодня доламывают добытчики яиц артемий — единственного живого существа, способного жить в Большом Арале, — только жалость. Но попробуйте заглянуть в крохотный оазис мавзолея Султан Ваис Бобо, где посреди пустыни жизнь бьет ключом: в бассейне степенно плавают метровые толстолобики, а деревья увешаны гнездами скворцов — и всю депрессивность как рукой снимет.

Нынешнее поколение жителей Каракалпакстана не виновато в катастрофе, постигшей Арал, ее во многом сотворили люди, нога которых даже не ступала на эту землю. Получив от предков обезвоженную, отравленную почву и разбросанные по пустыне скелеты крепостей, «башен молчания», заводов, фабрик и даже мостовых пролетов, невесть как занесенных за десятки километров от воды, это поколение встраивается в новый, не всегда приветливый, но исторически их собственный мир. И, вы знаете, у него получается.

На дне Арала. Фото Тимура Карпова

По крайней мере, ничуть не хуже, чем у жителей других регионов Узбекистана. Здесь не складывается впечатление, что люди только доживают свой век, чтобы, когда окружающая реальность станет совсем невыносимой, бросить все и бежать куда глаза глядят. Нукус, разукрашенный новыми типовыми домами (кровля, правда, начинает сыпаться еще до въезда первых жильцов, но это беда всей страны), глянцевыми административными зданиями и замечательным музеем Савицкого, выглядит ничуть не хуже Ферганы или Ургенча. Если, конечно, вам не довелось попасть в соляную бурю с Арала. Город становится региональным центром не только для всего северо-востока Узбекистана, но и для соседних туркменских территорий: его вузы начинают пользоваться популярностью у абитуриентов из соседней страны. Похоже все-таки, что не все деньги, получаемые от растущей добычи газа, уходят в Ташкент.

Добытчики яиц артемии на дне Арала. Фото Тимура Карпова

Даже в Муйнаке не так давно появился новый Дворец бракосочетаний — вероятно, не самое необходимое заведение для города на данном историческом этапе, но в любые времена без свадьбы ведь только мухи женятся. Дно бывшего моря, уже облюбованное газовиками, чьи спартанские жилища наводят на мысль о грядущем покорении человеком Луны или Марса, медленно, но покрывается растительностью, среди которой вместо камбалы и сомов обитают ныне зайцы, куропатки, шакалы. Заходят, по словам местных охотников, и кабаны. Сонная, мутная и внешне даже отталкивающая вода дренажных каналов Бадай-Тугая иногда вскипает — это огромные змееголовы гоняют молодь сазанов и окуней. Во всем этом намного больше жизни, чем в облупленных еще советских плакатах: «Вода — это жизнь», стерегущих непостоянные берега Амударьи.

Нукусский государственный музей имени Савицкого. Фото Тимур Карпов

На Устюрте, где обычно единственным признаком цивилизации является далекий поезд, медленно ползущий по плоской, как шутка о теще, равнине, вы внезапно видите зеленый оазис, вокруг которого кучкуются «корабли пустыни». В действительности этот оазис оказывается пыльным и запущенным поселком на три десятка дворов Кубла-Устюрт (Комсомольск-на-Устюрте), местом столь же многолюдным, сколь и берега Новой Земли. Но и здесь вы найдете Толика, который в магазине, расположенном вместе со складом прямо у него дома, продаст вам бутылку газировки или «Каратау» — в зависимости от того, на какой стадии своего путешествия вы находитесь. А если Толик ушел на свое основное место работы — газокомпрессорную станцию, то товар вам отпустит его супруга Александра, не спускающая с рук малолетнего наследника здешней бизнес-империи — Даниила Анатольевича.

Продуктовый магазин в жилом доме в Кубла-Устюрт. Фото Тимура Карпова

Несмотря на стремительный рост внешнего и — особенно — внутреннего туризма в Узбекистане в последние два года, экскурсионные маршруты связывают в основном различные святые места и развалины древних крепостей Каракалпакстана, на подступах к которым, словно пришлые захватчики, расставили свои юрты предприниматели, предлагающие заезжим гостям переночевать в аутентичных условиях.

"Визитная карточка" Арала - ржавые корабли. Фото Тимура Карпова

Кто-то приезжает и в Муйнак, чтобы побродить и пофотографироваться между ржавеющих кораблей, уже разукрашенных надписями на всех языках мира. Но лишь любители экстрима добираются до главной достопримечательности Каракалпакстана, этой фата-морганы Центральной Азии — Аральского моря.

Если созерцание его все еще огромной, но мертвой поверхности в окружении неземных чинков Устюрта не довершит в вашем воображении картину Каракалпакстана, обратитесь к дяде Вове из Муйнака. Именно так, ибо «дядя Вова» в Муйнаке, как и в России, может быть только один. Забравшись на его внедорожнике в глубины Аралкума, вы услышите столько историй из жизни того, еще живого, моря, что сможете почувствовать тридцатиметровую толщу воды у себя над головой. Это настолько же удивительно, насколько удивительно в этой земле почти все.