Лагман и паранойя в Хоргосе

После запуска программы «Один пояс – один путь» казахи как с китайскими, так и с казахстанскими паспортами стали активно пересекать границу между двумя государствами. Ездят за покупками, открывают бизнес, поступают в университет по льготам. Китай активно стремится превратить свои пограничные территории в процветающую транзитную зону, а также инструмент своей «мягкой силы». Но одновременно включаются параноидальные механизмы безопасности и контроля – особенно в последние годы, когда Китай начал новый виток репрессий в Синьцзяне. Что происходит на самой границе – на переходе Хоргос? Как «мягкая сила» и экономическое развитие сталкиваются с вопросами безопасности? Почему любое притеснение казахов сразу включает память о трагических эпизодах на границе в XVIII-XX веках?

Выяснить это попытался американский географ Эндрю Грант (Бостон-колледж). В 2013-2014-х и в 2017 году он работал на границе, а также собирал интервью среди казахстанских казахов, обучающихся в Ланьчжоу, и китайских казахов, занимающихся бизнесом в Хоргосе и Жаркенте. Результаты его наблюдений представлены в научной статье Crossing Khorgos: Soft power, security, and suspect loyalties at the Sino-Kazakh boundary, которая вышла в журнале Political Geography.

Террор и бизнес на границе

Сотня километров шоссе между Хоргосом и Кульджой – ближайшим к границе мегаполисом – обычно забиты машинами. Автобусы, везущие китайцев на шопинг в Хоргос, тягачи с автомобилями на продажу, зеленые военные грузовики, пикапы с усталыми крестьянами. Уже на подходе заметна бурная жизнь границы в ее военной и торговой ипостасях – и существовала эта двойственность всегда. Точнее, начиная с исторически первой материализации границы в XIX веке, когда Российская и Цинская империи с разных сторон подобрались к долине Или. Обе державы беспокоились о верности казахов и уйгуров на приграничных территориях, пытались предотвратить угон скота и побеги преступников к соседям. После договора 1881 года на границе воцарился относительный мир и порядок.

Однако гражданские междоусобицы в России и Китае в 1910-1920 годы вернули в Илийский край дух риска и опасных приключений – можно вспомнить хотя бы убийство атамана Дутова. Потом граница окрасилась кровью: десятки тысяч страдающих от голода и болезней казахов прорывались в Китай, спасаясь от коллективизации, и многие пали под пулями пограничников. В 1940-1960 годы ситуация поменялось на противоположную. Вооруженные конфликты, установление власти коммунистов и жестокая коллективизация в маоистском Китае сделали СССР более привлекательной территорией для казахов. Только в 1962 году границу пересекло больше 60 тысяч человек. Чтобы не терять людей, Китай не только закрыл границу на замок, но и в авральном порядке выстроил там сотни милитаризированных крестьянских хозяйств – в качестве буфера и средства надзора.

Только спустя столетие с начала ужесточения пограничного режима процесс пошел в обратном направлении: в 1987 году открылся переход в Хоргосе. В девяностые он быстро превратился в главный перевалочный пункт для казахских «челноков». Сейчас именно через Хоргос идет основной поток автомобилей между Алма-Атой и Урумчи. Ослабление пропускного режима сильно изменило жизнь казахов по обе стороны границы.

Например, по дороге в Хоргос ученый познакомился с Маратом (26 лет). Этот китайский казах работает переводчиком в русской фирме, импортирующей автомобили из Поднебесной. Отец Марата родом из Кульджи, а мать – из казахского автономного района под Урумчи. Вся семья Марата живет на три дома – Алма-Ата, Урумчи, Кульджа. У него китайский паспорт, казахстанский вид на жительство, но себя он считает китайцем (чжунгожэнь) и подчеркивает это. У его брата, напротив, казахстанское гражданство. В Жаркенте Марат связался по WeChat со своим другом Эршатом – тот родился в Китае, но с десяти лет живет в Казахстане, трудился на НПЗ в Шымкенте, а потом предпочел более гламурную и выгодную работу экскурсовода (водит многочисленных китайских туристов смотреть петроглифы и другие достопримечательности Или). Эти молодые казахи, как и китайские туристы в торговых центрах Хоргоса и в Жаркенте, бенефициары нового свободного режима на границе, когда государства впервые с конца XIX века ослабили жесткий контроль над перемещением казахов.

«Мягкая сила» мимо цели

Причина такой свободы – не либерализм китайских властей, а сознательная политика «мягкой силы». Экономическая и политическая интеграция приграничных районов вроде Синьцзяна или Юннани предполагает вложение капитала, развитие транспортных магистралей и коммерческих связей. А еще городов – с небоскребами, торговыми центрами и нарядными улицами, они выступают осязаемым воплощением «китайского пути». Казахи, в частности, получают возможность сравнивать то, что видят по обе стороны границы, так и работает «мягкая сила». В Жаркенте Грант познакомился с Айдаром: тот вырос в СУАР, но живет в Алма-Ате и там же заканчивает бизнес-школу. Айдару, по его словам, очень не нравится Казахстан (хотя образование там обходится дешевле). «За двадцать пять лет независимости они ничего не сделали», говорит он, сравнивая скромные силуэты домов в городках и селах под Алма-Атой с бурным ростом Хоргоса.

Карта, на которой обозначен трансграничный центр сотрудничества. Иллюстрация из статьи Эндрю Гранта

Хоргос привлекает не только льготным налоговым режимом для частных фирм, но прежде всего гигантскими пространствами Международного центра приграничного сотрудничества. Эта зона свободной торговли с многочисленными магазинами и монументальным культурным центром, «объединяющим» Китай и Центральную Азию, располагается как на китайской (3,43 кв. км), так и на казахской территории (1,85 кв. км). Только в 2017 году Центр посетило 4,65 миллиона человек – во многом благодаря безвизовому режиму для граждан обеих стран. Культурный центр (точнее, центр культурного обмена) с надписями на трех языках ненавязчиво продвигает достижения Китая.

Ту же цель – действовать в рамках «мягкой силы», демонстрируя головокружительный технический и экономический прогресс Китая, – преследуют специальные стипендии «Шелковый путь», покрывающие затраты на обучение и проживание казахстанских студентов в Ланьчжоу. Только в 2016 году в Поднебесную приехало 14 000 студентов – больше, чем по программе «Болашак». Однако действенность такой силы Грант ставит под вопрос. Студенты очень критически высказывались о Китае и, в частности, о Ланьчжоу, ругаясь на криминогенную обстановку, всепроникающую грязь, а также на низкое качество лагмана и вообще местной пищи. Алма-Ата и Нур-Султан – вполне современные и технологичные города, да еще и без грязи и пробок китайских мегаполисов, уверены они. А ислам в Китае, по мнению студентов, «нечистый» и разбавленный даосско-буддийскими практиками – вроде зажигания палочек с благовониями у могил святых. Таким образом, казахстанцы могут прагматично пользоваться плодами «мягкой силы», не очаровываясь Китаем и его достижениями.

Но верно и обратное: китайские казахи пользуются всеми преимуществами программы репатриации оралманов, натурализуются или получают вид на жительство, но к Казахстану нередко относятся критически. Вышеупомянутый Айдар ругал засилье русского языка, который ему приходится учить. Многие собеседники Гранта, казахи из Поднебесной, в один голос уверяли его, что это китайский лагман вкуснее, а казахский язык чище в Китае.

«Безопасность» и новое закрытие границы

Впрочем, такое ворчание и «фига в кармане» не мешали гражданам обоих государств пользоваться благами открытых границ и бурно растущей экономики – до недавнего времени. С 2016 года в Синьцзяне развернулась борьба с «радикализмом», потенциальными носителями которого считаются мусульманские меньшинства – уйгуры и в меньшей степени казахи. Работает политика перевоспитания (о чем «Фергана» писала не раз), города оснащаются тысячами блокпостов и камер наружного наблюдения. Докатилась эта политика безопасности и до трансграничных связей: десятки казахов, в том числе граждан Казахстана, задерживают на длительные сроки (что уже ударило по имиджу Китая).

В новой ситуации студенты из числа знакомых Гранта приняли решение отказаться от дальнейшего обучения в Китае. В сложной ситуации оказались и бизнесмены: Каусар, занимающаяся импортом кухонной утвари в Казахстан, опасается не за себя (на границе редко задерживают казахов из Казахстана), но того, что негативное отношение к Китаю может сказаться на продажах. Ее WhatsApp полон предупреждениями об арестах на границе, но она не знает, каким верить, а каким – нет. Ее планы перебраться в Китай на ПМЖ неожиданно оказались под угрозой. Память о суровом приграничном режиме 1960-80-х еще жива, и многолетние инвестиции в «мягкую силу» и деловую жизнь Хоргоса рискуют обессмыслиться.

Новая материализация, «уплотнение» границы, по мнению ученого, может разрушить привлекательность проекта «Один пояс – один путь», который только-только начал раскручиваться среди казахов. Пересекающие границы в обе стороны воспринимаются уже не как гости, источник капитала и «драйвер» экономического развития, а как иностранные агенты и потенциальные террористы. «Ограничивая мобильность и подвергая население притеснениям, границы могут раздувать ту самую напряженность, которые они пытаются убрать», — подчеркивает Грант. Паранойя слабо совместима с экономическим ростом.