«Кто молчит на том конце провода?»

Тексты, которые пишет алмаатинец Бахтияр Исламов, не имеют четкого видового определения. Записки натурфилософа, заметки на полях повседневности, «игра в бисер» — выбирайте любое. Проще всего (а может быть, и правильней) назвать их стихами, ибо все, что делает Исламов, является поэзией.

Таковы и фильмы Бахтияра: в них автор минимальными средствами рассказывает истории, похожие на притчи или визуальные стихотворения. Фильмы эти берут призы на международных и казахстанских фестивалях, например, картина «Там, где живет Эдип» (2017) удостоилась награды старейшего смотра некоммерческого короткометражного кино Австрии Festival of Nations в номинации «Лучший экспериментальный фильм». Последняя по времени работа Исламова — документальная картина «Узбекская элегия» — получила недавно приз за операторскую работу на Baikonyr Short Film Festival (Алма-Ата). О фильмах, стихах, музыке и многом другом с Бахтияром Исламовым беседует писатель Санджар Янышев.

***

— Бахтияр, ваш последний фильм — про узбеков, мигрантов, оказавшихся не в России (что было бы привычней), а в Казахстане. Много ли в Алма-Ате и Астане узбекских гастарбайтеров?

— В Астане я никогда не был. В Алма-Ате трудовых мигрантов из Узбекистана достаточно много: кто в строительстве, кто в сельском хозяйстве. Часть легально, часть нелегально. У меня нет официальной статистики, но присутствие этих людей очевидно.

— Как вы нашли эту тему?

— Когда я работал в промышленной части города, то периодически проезжал мимо автомойки и станции техобслуживания, где работали эти ребята. Заинтересовался ими. И все получилось.

— И сразу нашелся продюсер?

— Сразу. С Дарьей Корнеевой мы вместе учились на кинофакультете. У нас на многое были общие взгляды.

— В картине не звучит ни одного слова. Нелегкий труд героев на автосервисе дан через призму «хирургической» созерцательности. Дзига Вертов, которому фильм посвящен, снимал похожим образом, однако в эпоху немого кино это, скажем так, было более естественно. Вам не кажется, что сегодня подобная манера выглядит уже как вызов?

— Фильм посвящен не только Вертову, но и братскому узбекскому народу. Честно говоря, меня смущает слово «немое». Немое — значит, неспособное говорить? По-моему, говорить оно умеет прекрасно, просто использует для этого другие инструменты. Важнее не превращать бессловесное кино в пантомиму. Последнее носит умышленный педалированный характер.

В моем случае никакого вызова нет. Я просто не умею делать кино иначе. И потом, что лежит в основе кинематографа? Живопись, фотография. Значит, в первую очередь нужно уметь работать с цветом, светом, композицией. Можете представить себе вопрос, обращенный к живописцу: «Почему вы написали немую картину? Скажите, это вызов?..»

— Я целиком с вами согласен. Просто проверял на практике вашу же сентенцию «Задавать вопросы. Готовить плацдарм для несогласия». В предыдущей — игровой — картине «Там, где живет Эдип» оба ваших героя тоже не говорят. Тем не менее, между ними разворачивается конфликт. Герой — мальчик, у которого нет матери, героиня — мать, у которой нет сына. За шесть минут они проходят путь от ревности и вражды к принятию друг друга…

— «К принятию друг друга». Милосердие превыше всего.

— Полный метр не планируете снимать?

— Полный метр или короткий — не имеет значения. Есть просто КИНО. В крайнем случае, средний метр (смеется). На данном этапе — не планирую. Хотя задумок много. Буду ждать подходящих обстоятельств.

— Кто ваши учителя в кинематографе?

— Такие картины, как «Мать и сын» Сокурова, «Барри Линдон» Кубрика, «Любовное настроение» Вонга Карвая, «Таксист» Скорсезе сыграли большую роль в формировании моего понимания кино. Но это, конечно, не весь список... А еще у меня в детстве был замечательный диаскоп. Диафильмы — по сути, пример готовой раскадровки. Я бы и сегодня смотрел.

— Меня когда-то потряс тот факт, что в фильме «Барри Линдон» Кубрик не прибегал к помощи осветителей и месяцами ждал правильного расположения облаков, чтобы свет был не только естественный, но и с нужным ему оттенком…

— Кубрик, вероятно, был самым большим перфекционистом в истории кинематографа.

Кстати, вечерние сцены в картине «Барри Линдон» он снимал сверхсветосильными объективами, которые изначально были спроектированы по заказу НАСА для наблюдения за звездами. Стоили они что-то около миллиона долларов каждый. Но это был тот случай, когда дорогие кастрюльки оказались в руках прекрасного повара.

— А кого из нынешних режиссеров Казахстана вы бы отметили?

— Раннего Дарежана Омирбаева. «Июль», «Кайрат», «Дорога» — замечательные картины. Сергея Дворцевого («Тюльпан», «Хлебный день») — если его можно назвать казахстанским режиссером.

— Ваши стихи тоже, как и «Узбекская элегия», очищены от «слов»: они предельно минимализированы, главное в них — схваченный горячим образ или сценка, сцепка с внутренним состоянием автора, моментальный снимок чувства. Столь же моментальна (или я ошибаюсь?) публикация в ФБ, рассчитанная на молниеносную же реакцию читателей…

— В большинстве случаев публикации — да, моментальны. Когда сомневаюсь, советуюсь с людьми, вкусу которых доверяю. Думаю, у любого человека периодически возникают интересные мысли. Просто одни имеют привычку их записывать, другие нет. То, что я пишу, может каждый или почти каждый.

— Каковы, кстати, ваши ориентиры в поэзии?

— «Ориентиры» звучит слишком строго. Скорее симпатии. В классической поэзии — Лермонтов, Фет, Ходасевич, Георгий Иванов. В современной мне легче назвать какие-то отдельные стихотворения: «Прощание с летом» Ряшенцева, «Спасибо за стекла, общественный транспорт столицы» Бунимовича, «Жить в доме таком высоком» Григорьева, «Двадцать сонетов к Саше Запоевой» Кибирова, «Когда слышишь скребущую наст лопату» Кублановского, «Воскрешение матери» Гандельсмана и другое.

— Что в вашей жизни было раньше — литература или кинематограф?

— «В начале было Слово»...

— Связаны ли в вашем сознании эти виды искусства?

— На мой взгляд — связаны. Здесь используешь слова, там — тоже, но только в виде кадров. И тут, и там присутствует монтаж.

— Получается, литература не способна в полной мере удовлетворить вашу потребность в самовыражении — раз нужна еще камера?

— Получается так.

— Расскажите про первое чтение: что это была за книга?

— Первое осознанное чтение — «Страна Оз» Баума. Помню свое удивление, когда странице на двухсотой вдруг оказывается, что мальчик Тип вовсе не мальчик, а заколдованная девочка — принцесса Озма. Элтон Джон какой-то. И ничего, никто не говорил о тлетворном влиянии Запада. Тогда не было такой моды.

Другое значимое чтение — «Песнь о Гайавате» Лонгфелло (в переводе Бунина). У бабушки в саду стояла железная кровать, а под кроватью цвели ландыши. Вот, лежа на этой кровати (почти на облаке), я и читал:

«Если спросите — откуда

Эти сказки и легенды

С их лесным благоуханьем,

Влажной свежестью долины,

Голубым дымком вигвамов,

Шумом рек и водопадов,

Шумом, диким и стозвучным,

Как в горах раскаты грома? —

Я скажу вам, я отвечу…»

К слову, «Песнь о Гайавате» полна ненавязчивых экологических концепций. Это здорово.

— Сколько вам тогда было лет?

— Восемь-девять.

— У вас в стихах тоже много «экологических» мотивов. Каждый предмет живой, а уж деревья — так просто равные собеседники…

— А как же — все детство прошло в сельской местности. Реки, горы, деревья. Я не могу без них.

— А с музыкой у вас какие отношения?

— В музыке я нахожу «портрет времени». Она может быть ужасной как музыка, но очень точной во всем остальном. Какая-нибудь «American Boy». То есть, музыка — это социальное явление. По ней можно изучать историю.

— Вопрос относительно образования. Как так вышло: экономист, юрист и вдруг — кинорежиссер. Или иначе: юрист, кинорежиссер — и вдруг экономист?

— «Летчик? — Иногда. Вообще-то я эндокринолог» (Смеется.)

— Кто ваши родители по профессии? Они, простите, живы?

— Папа — геофизик. Мама умерла в 2012 году, по профессии была архитектором.

Бабушка Бахтияра Исламова. Фото из личного архива

— В какой мере и что именно вы от них унаследовали?

— От отца любопытство. От матери дотошность. Что еще… У меня была замечательная бабушка по материнской линии. Когда в детстве плакал, она гладила мое лицо, целовала слезы и говорила на родном уйгурском языке: «Ты — отец, ты — мать, ты — душа моя…» От бабушки я унаследовал мужественность, человечность. Простите, что так нескромно.

— Мужественность — в смысле, несгибаемость, твердость? Или, напротив, способность сказать, как у Тютчева, «все во мне, и я во всем»? Спрашиваю потому, что эти понятия в последние годы, как и все, связанное с гендерным вопросом, изрядно трансформировались…

— Несгибаемость, твердость — способность справляться с нелегкими обстоятельствами.

— Ваши предки всегда жили в Алма-Ате?

— Одни мои предки исторически проживали на территории современного Казахстана.

Другие в конце XIX — начале XX века перебрались в Казахстан из Киргизии, Узбекистана, Кашгарии. Кто-то бежал от войны, кто-то хотел воссоединиться с родственниками — разные причины.

— Бахтияр, а что для вас значит быть уйгуром?

— Это значит быть безоружным солдатом, который стоит посреди бесконечности и просто хочет курить. Объясню.

Начало 90-х. Нищета, разруха. Мы с отцом едем по дороге через степь. У дороги стоит солдатик — как оказалось, уйгур, — стреляет сигареты. Остановились, дали ему два блока сигарет Marlboro. Он сначала подумал, что это шутка. Потом говорит: «А хотите покататься на танке? Сейчас наши подъедут».

Бахтияр (в центре) с братьями. Фото из личного архива

Через десять минут на горизонте появились два танка Т-76. И чуть погодя я, счастливый, восьмилетний, несся, глотая пыль, на борту танка. Небо синее-синее. Пыль желтая-желтая. И в никуда. И в никогда. Вот…

— Прекрасная метафора!.. Вы владеете уйгурским языком? В Ташкенте есть такая формулировка: «на базарном уровне». То есть можно прийти на рынок и спросить: «Бу пиёз — канча?»

— «Бу пиёз — канча» — это же «почем лук»? По-уйгурски — «пияз».

— Как «Бахтиёр» и «Бахтияр»…

— Именно. Бахтияр — «счастливый». Уйгурским языком не владею, но считаю родным в смысле интонаций и музыки, которые в нем есть. Казахским тоже не владею. Хорошо бы выучить и тот, и другой.

— Сегодня в любой московской чайхане в меню есть лагман по-уйгурски. А как с этим в Алма-Ате? Вообще, какой кухне отдаете предпочтение?

— Наконец-то мы дошли до лагманного клише! Я уже переживать начал! Санджар, а Вы знали, что все узбеки пловцы? Нет, признавайтесь, вы назвали меня макаронником?! (Смеется.) Я не гурман. Отношение к еде более чем спокойное.

— Алма-Ата, в которой вы родились, — какой она была тогда? Сильно ли изменилась?

— Алма-Ата (Алматы) практически не изменилась. За исключением того, что в городе появилось множество торговых центров, а еще многие люди разучились говорить «здравствуйте», «до свидания», «спасибо», «пожалуйста» и тому подобное. Говорить об этом городе мне неинтересно…

— А о каком интересно?

— «Под небом голубым есть город золотой». Вот о нем интересно.

— Что для вас родина?

— Яблоня, которую спилили, — родина. Капли пота на лбу бабушки; в каждой из них — родина. Не только пространство, но и время — родина. Чувство прекрасной утраты — родина…

— Интересный парадокс, возвращаюсь к Алма-Ате, уж простите. Город производит впечатление, в сравнении с Ташкентом, более провинциального. У этого слова множество значений (в одном из стихотворений вы даете свое определение: «Как отличить провинциала. Проходя мимо деревьев, беспричинно рвет листья»). Однако сегодняшняя русская литература Алма-Аты гораздо лучше адаптировалась к современной российской поэзии, чем русская поэзия любой из республик Центральной Азии.

— Вероятно, тут сыграли свою роль основатели Фонда развития культуры и гуманитарных наук «Мусагет» Виктор Бадиков и Ольга Маркова. Насколько я помню, они уделяли большое внимание контактам с зарубежными коллегами.

— В одном своем стихотворении вы говорите: «Кризис среднего возраста. Разбитое окно в мир». Это собственный опыт или?..

— Что-то сиюминутное, не более.

— Как вы справляетесь с ускоряющимся — по мере взросления, мужания, старения — временем? Или оно для вас движется с той же скоростью, что в детстве?

— Не справляюсь. Оно идет значительно быстрее, чем в детстве. Казалось бы, печально. Но есть большое любопытство: а кто молчит на том конце провода?..

Бахтияр Исламов. Стихи

1.

*

Лимон в холодильнике. Зимнее солнце

*

Снегоуборочная машина. Кит, глотающий планктон

*

Холодные голодные деревья. Бомжуют в парке

*

Снежная падаль

*

Зимний дождь. Гусиная кожа асфальта

*

Строительный грохот сосулек. Благоустройство весны

*

Праздничный воздух. Сладкая вата облаков. Зеленые петарды первых листьев

*

Тополиный пух. Ода мужскому семени

*

Теплая погода. Девочки предъявляют миру голые пупки. Чтобы доказать связь с оным

2.

*

Змея на камне. Как татуировка

*

Стрекоза-байдарка

*

Жара. Голуби и кошки равнодушны друг к другу

*

Так жарко. Что дождь боится обжечься о землю

*

Горная река. Как образец скульптуры

*

Бабочки. Воздушные поцелуи цветов друг другу

*

Порывы ветра. Паруса деревьев. Земной шар вращается

*

Лист падает. Качаясь на детских качелях воздуха. Дерево виновато молчит

3.

*

Море вдали. Как чья-то память

*

Недвижимость. Все что осталось от дома

*

История. Содержанка власти

*

Минута молчания. Годы замалчивания

*

Рыболепие. В океане свободы слова

*

Настоящей свободой нельзя злоупотребить

4.

*

Счастье. Когда есть возможность совершать ошибки

*

Рождаться страшнее, чем умирать. Просто мы этого не помним

*

Если бы человек жил вечно, то и вечности было бы мало

*

Все, что осталось от классиков. Это названия ресторанов

*

О вкусах не спорят. Спорят о безвкусице

*

Этичность. Как высший пилотаж лицемерия

*

«Нет» — это «Да» иным обстоятельствам

5.

*

Требуются молодые неопытные пенсионеры

*

Лысый мужчина. Блестящие мысли

*

Топографическая креативность любимой женщины

*

Сегодня почти у каждого телефона есть человек

*

Поэты, как дети. Встают на носочки. Чтобы включить/выключить свет

6.

*

Когда смотрю вдаль. Не знаю, где меня больше. Там или здесь

*

Окно. Как губка впитывает свет. Чтобы после растворить в стеклянной памяти

*

Цветущее дерево. Цветет всегда. Просто я блуждаю вокруг времени его цветения

*

Дерево. Столпотворение жизни. Каждый лист воспринимается живым в отдельности

*

Тучи в закатных порезах. Вечернее кровопускание

*

Ночной дождь и я. Перестукиваемся, как два заключенных в соседних камерах