Всегда спешил на помощь

Бахром Хамроев. Архивное фото из его соцсетей

Свой 62-й день рождения Бахром Хамроев встречал в тяжелейших условиях — в колонии «Полярная сова», предназначенной для осужденных на пожизненное заключение. Его — ослабленного, пережившего инсульт, больного диабетом, — этапировали туда из «Владимирского централа».

Хамроев — российский правозащитник узбекского происхождения, десятилетиями занимавшийся борьбой за права человека, в том числе мигрантов из Центральной Азии. В мае 2023 года он был приговорен военным судом к 14 годам заключения по надуманному обвинению в оправдании терроризма и организации террористической деятельности. О правозащитной деятельности Бахрома, о его жизни и нынешнем состоянии «Фергана» побеседовала с его женой Зухрой Хамроевой.

— Первый и главный сейчас вопрос: как себя чувствует Бахром?

— Как он себя чувствует, точно я сказать не могу, потому что цензор через письма достоверную информацию не пропускает. Вы, конечно, знаете, что Бахром находится в поселке Харп, в Заполярье. Сейчас Бахром там единственный политзаключенный. Его раз в месяц посещает адвокат. Но мы понимаем, что сегодняшние адвокаты — это адвокаты, которые встроены в систему. И я не могу через адвоката передать ему нужную информацию, а Бахром не может передавать информацию мне — во избежание каких-то правовых последствий. Когда его посещает адвокат, он говорит, что хорошо чувствует себя и на здоровье не жалуется. Я понимаю, что он меня так успокаивает — ничего хорошего там быть не может. Однако Бахром бодр и укрепляется верой. Я даже удивляюсь, что у него в его положении такая сила воли и такая вера.

— Вы рассказывали в Facebook (соцсеть запрещена в РФ, принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской), что в его колонии в качестве главного палача выступает мороз.

— Он мне писал, что ходил на прогулку и выдержал на ней целый час. Да, он выдержал, но понятно, что час на морозе — это совсем нехорошо. Информация от него поступает очень дозированно. Мы не можем созваниваться, не можем встречаться. Единственное длительное свидание у нас было в апреле 2024-го.

— Почему вам не дают свиданий?

— Этого я не знаю. Бахром писал заявление в администрацию лагеря. Там не ответили.

— А почему все-таки он попал в «Полярную сову» — она ведь для осужденных на пожизненный срок?

— Именно так, и я никак не думала, что он туда попадет. Я узнала, что его отправили в ЯНАО, но никак не думала, что именно в эту колонию. Хотя некоторые предположения на этот счет у меня есть. Когда Бахром сидел во «Владимирском Централе» (ФКУ Т-2 УФСИН России по Владимирской области. — Прим. «Ферганы»), его избил начальник тюрьмы. Из-за этого избиения там среди мусульман поднялся бунт в защиту Бахрома. Администрация была даже вынуждена направить ОМОН на подавление этого бунта. Стало ясно, что заключенные к Бахрому не только прислушиваются, но и готовы встать на его защиту, несмотря на страх наказания. И было решено отгородить его от тех, кто может ему сочувствовать, и его сослали в «Полярную сову», где нет никаких мусульман. Помимо прочего, там очень тяжелый климат — особенно для человека уже немолодого и имеющего разные болезни.

— Все знают, что там же, в Харпе, в колонии «Полярный волк» умер Алексей Навальный. Так что перевод туда Бахрома выглядит как элемент психологического давления.

— Да, это форма запугивания, предупреждение, чтобы он не шел против системы. Ведь, уже сидя во «Владимирском централе», Бахром защищал права осужденных. Он вставал на их защиту, писал жалобы. Понятно, что никакой администрации не понравится, когда в тюрьме или на зоне есть такой защитник.

Бахром, помимо прочего, боролся за права мусульман. В том же «Владимирском централе» у заключенных изымали Коран, не давали совершать намаз, провозглашать азан (призыв к общей молитве. — Прим. «Ферганы»). Бахром сам видел, как там жестоко избивали мусульман, так, что не оставалось на них живого места, видел, какое в целом было к ним ужасное отношение. Но когда Бахром появился во «Владимирском централе», права заключенных удалось восстановить, они снова могли читать намаз, мог звучать азан.

Бахром Хамроев. Архивное фото из его соцсетей

— А когда Бахром впервые начал правозащитную деятельность, с чем это было связано?

— В конце восьмидесятых годов прошлого века в Узбекистане образовалось оппозиционное демократическое движение «Бирлик» («Единство»). Бахром стал его участником в начале девяностых. Однако узбекские спецслужбы преследовали участников этого движения, оказывали на них давление. Поэтому многие члены этой организации были вынуждены уехать из Узбекистана. Кто-то уехал на Запад, в Европу, Бахром же переехал в Россию, в Москву. Здесь в 1993 году при его участии было создано Общество соблюдения прав человека в Центральной Азии, в которое входили мигранты из трех стран — Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана. Насколько мне известно, в это общество также входили некоторые российские правозащитники и представители Human Rights Watch (признана в России нежелательной организацией).

В конце девяностых в Узбекистане начались массовые репрессии по отношению к религиозным объединениям. Особенно они усилились после теракта в Ташкенте в 1999 году. Бахром пытался привлечь к этим событиям внимание мирового сообщества, российского общества, правозащитников. И вот как раз тогда он пришел в [правозащитный центр] «Мемориал» (признан НКО-иноагентом, ликвидирован решением Верховного суда РФ). Именно в эти годы некоторые граждане Узбекистана бежали от преследования тамошних спецслужб в Россию и просили здесь убежища. Если бы их вернули на родину, им грозили бы пытки и большие тюремные сроки.

В 2004 году Бахрома осудили по сфабрикованному уголовному делу — ему подбросили наркотики. Он сидел недолго — три месяца отбывал наказание в колонии-поселении. Увидев эту систему изнутри, поняв, как она действует, Бахром окончательно и бесповоротно решил заниматься защитой прав человека. И это совпало по времени с началом преследований мусульман не только в Центральной Азии, но и в России. Под видом борьбы с терроризмом и экстремизмом в отношении мусульман стали фальсифицировать уголовные дела.

— Бахрома ведь обвинили в том, что он связан с партией «Хизб ут-Тахрир» (организация признана в РФ террористической и запрещена).

— Его в этом обвинили уже в 2022 году. Но и тогда, в 2003-м, утверждали, что он якобы связан с ваххабитами и «Хизб ут-Тахрир». При этом, конечно, никакого отношения ни к тем, ни к другим он не имел.

По его уголовному делу проходило несколько человек, но не было никаких доказательств того, что они принадлежат к «Хизб ут-Тахрир». После того как Бахрома в начале двухтысячных посадили, эти люди выехали в Узбекистан. Конечно, если бы они имели отношение к этой партии, их бы там посадили. Но они остались на свободе. Это ясно показывает, что уголовное дело в отношении Бахрома было сфабриковано.

— У вас семья с Бахромом, вы любите друг друга, вы могли бы жить более-менее спокойно и счастливо. Почему все-таки Бахром и люди, подобные ему, выбирают такой тяжелый, опасный путь, как правозащита? Почему Бахром, зная, что его в любой момент могут посадить, все равно продолжал этим заниматься?

— Я уже давно живу с Бахромом, вместе с ним работала, помогала ему. И несмотря на это, не переставала ему удивляться. Сколько на него было покушений, сколько его преследовали, а он все равно продолжал отстаивать права граждан! И мне он все время говорил: «Зухра, а кто, если не я, защитит моих соотечественников, граждан Узбекистана, Таджикистана? Ты же видишь, какой правовой беспредел творится в отношении них. Я не могу спокойно сидеть, видя, как все это происходит».

Бахром и Зухра Хамроевы. Архивное фото из соцсетей

Ему звонили 24 часа в сутки — просили о помощи. Больной ли, здоровый, неважно — в каком бы состоянии он ни находился, Бахром всегда брал трубку. Если ему говорили, что такого-то задержали и нужна помощь, нужно поехать в полицию или в тюрьму, он просто вставал и ехал. Даже если он видел, что мигранта задерживали просто на улице или в метро, он никогда не проходил мимо, спешил на помощь. Мне иной раз становилось страшно: я ведь знала, какой беспредел творится в полиции, они могли причинить вред не только задержанному, но и Бахрому, который его защищал. Но ему не было страшно, он не боялся ничего.

Когда его избили во «Владимирском централе», у нас было с ним свидание. Я опасалась, что после избиения увижу другого Бахрома — я ведь знала, как после избиений и пыток ломаются люди, в том числе его друзья. Нет, я в нем не сомневалась, но все равно меня не оставляла мысль: каким Бахром станет после такого? И вы знаете, он ничуть не изменился. Он остался таким же решительным и смелым. Он что-то мне рассказывает на свидании, я ему отвечаю: Бахром, нас же могут подслушать! А он говорит: ну и что, пусть подслушают. Я, говорит, ненавижу эту систему, ее нужно уничтожить.

И по поводу всего, что с ним происходило, он говорил: «Слава Аллаху! Значит, это моя судьба. Даже если что-то случится, я погибну не как трус — я умру за права человека, за права мусульман, над которыми издеваются».

— Вы говорили, что рядом с ним чувствовали себя в безопасности. Как вы думаете, что было причиной такого ощущения?

— У него у самого как будто совершенно отсутствовало чувство страха. Бывает, что чувство страха отсутствует у ребенка, не знающего высоты. И у Бахрома чувства страха не было совершенно — это относилось к самым разным вещам, даже к быту. Например, был случай, когда я уезжала на поезде, и он меня провожал. Какой-то парень в вагоне стал вести себя неприязненно по отношению ко мне. И Бахром, конечно, не дал меня в обиду, хотя противник его был и молодой, и крепкий. Я думаю, это сила духа и вера во Всевышнего.

— А вы не знаете, когда он уверовал? Он же, в принципе, при советской власти воспитывался и рос, а советская власть религию не поощряла.

— Он часто мне рассказывал о своей бабушке, которая читала намаз, постоянно ее вспоминал. Видимо, влияние этой бабушки и оставило отпечаток на сердце. Да он и сразу был не такой, как все вокруг, еще в детстве и юности. Например, братья его ходили на свадьбы, на какие-то вечеринки, а он туда не ходил. Он еще будучи школьником отстаивал права детей — когда, например, их на хлопок отправляли.

— Вы рассказывали, что после ареста Бахрома неожиданно оказались в одиночестве. Но ведь он стольким людям помог, стольких защитил. Неужели те мигранты, которых он вызволял, не стремились как-то вам помочь?

— Нет, конечно, они появлялись, они мне звонили, спрашивали. Именно они просили меня писать в соцсетях о Бахроме. Другое дело, что они боялись в суд прийти, боялись преследований, бесправия своего.

— Так или иначе, дело Бахрома в России не стало резонансным, во всяком случае не таким, как дела Яшина*, Кара-Мурзы* или Орлова**.

— Это правда, и это очень печально. Публичность в таких обстоятельствах хоть как-то, но защищает человека. Поначалу даже коллеги Бахрома по «Мемориалу» не сориентировались. Например, был составлен список больных политзаключенных, которые подлежат освобождению или обмену — и в этом списке не было Бахрома Хамроева. Я позвонила тогда Орлову, позвонила Давидису**, напомнила им, в каком состоянии находится Бахром, что он подвергался пыткам, избиениям. Его коллеги по правозащитному движению извинились, включили Бахрома в этот список и стали активно говорить о его деле.

— Насколько мне известно, по поводу дела Бахрома вы обращались в разные страны, к разным лидерам. Вам кто-то ответил?

— Мне ответили только из Франции. Я написала Макрону, и мне в ответ пришло электронное письмо из его администрации. Правда, я нечаянно его удалила, но хорошо помню, что там было сказано. Французы писали, что они знают о деле Бахрома Хамроева и о том, что творится в России.

— И это все?

— Не совсем. Я несколько раз направляла обращения Трампу на сайт Белого дома и два письма отправляла обычной почтой. На эти письма я ответа не получила. Однако 14 декабря 2024 года в комментариях к одной публикации Трампа на его странице я разместила свое сообщение. Трамп тогда ответил мне сердечком. Однако после инаугурации сердечко все-таки убрал. Вот такой был от него ответ.

Так или иначе, я считаю, что сейчас самое главное — это публичность, чтобы о деле Бахрома заговорили как можно больше людей. И это то, что может его защитить от противоправных действий, то, что может его спасти. А я приложу к этому все свои силы.

*Илья Яшин и Владимир Кара-Мурза признаны в РФ иностранными агентами.

**Олег Орлов и Сергей Давидис – руководители ПЦ «Мемориал», признаны иноагентами.