Не спорить со старшими в эпоху Google

Молодой таджикский инноватор Азизджон Азими поставил амбициозную цель: превратить Таджикистан в региональный хаб искусственного интеллекта. Азизджону 23 года. Он окончил Нью-Йоркский университет, в настоящее время учится в магистратуре Высшей школы бизнеса Стэнфорда и Гарвардской школы управления имени Кеннеди. В 2018 году стал первым таджикистанцем, попавшим в азиатский список 30 under 30 журнала Forbes, в который вошли самые успешные социальные предприниматели в возрасте до 30 лет.

Три года назад Азизджон основал в Худжанде общественную организацию TajRupt, которая реализует два проекта: внеклассный ресурсный центр для школьников и студентов по развитию навыков критического мышления и лабораторию по изучению искусственного интеллекта Tajrupt.ai. А с началом пандемии TajRupt решила помочь таджикской медицине, поддержав создание онлайн-портала Yakdu.tj, на котором граждане могут найти подходящего лечащего врача и дистанционно получить медицинскую консультацию. О своей организации, новых инициативах и многом другом Азизджон Азими рассказал в интервью «Фергане».

— Вы основали первую в Таджикистане платформу по продвижению проектов в сфере искусственного интеллекта. Почему именно это направление?

— Не только в Таджикистане, но и в Центральной Азии, так как Tajrupt.ai является первым центром по изучению искусственного интеллекта во всем регионе (ИИ, AI — свойство технических или программных систем выполнять творческие функции, которые традиционно считаются прерогативой человека. — Прим. «Ферганы»). Дело в том, что в системе образования постсоветских стран сохраняется количество, но не качество в технических сферах. Что я имею в виду: общее количество часов изучения технических предметов среднестатистическим учащимся школы в Таджикистане намного превышает аналогичный показатель среди учащихся развитых стран. Но, как мы видим, это не переводится в качество, так как учащиеся работают в основном с теорией, а не с практикой.

Если мы предоставим учащимся школ и студентам возможность изучать и анализировать практические данные, что и происходит в Tajrupt.ai, это позволит им иметь конкурентное преимущество на будущем глобальном рынке IT, где ведущую роль будет играть искусственный интеллект. Также одна из моих надежд — интеграция изучения основ статистики и анализа данных, что вообще является одним из самых важных навыков в современном мире, в обязательную школьную программу Таджикистана внутри предмета программирования. Это надежда с огромными нюансами, так как имеет разные компоненты — от качественной подготовки педагогов до технологической базы школ. Ну а задачей-максимум для меня является постепенное создание в Таджикистане регионального хаба по ИИ.

— В России в период самоизоляции появилось немало противников развития искусственного интеллекта и законов, принимаемых в этой сфере. Некоторые выступают против «умных камер», опасаясь тотальной слежки, другие боятся утечки личных данных. Нет ли опасности, что такие новые технологии могут использоваться не на благо, а против людей?

Азизджон Азими с участниками проектов TajRupt. Фото из соцсетей

— Искусственный интеллект, как и любой другой пример технологий, является инструментом. Этот инструмент может быть использован как в благих целях, например для прогнозирования природных катастроф, так и в неблаговидных, как повсеместная слежка через технологии распознавания лица в Китае. Как будет применяться ИИ — зависит от государственных институтов. На примере того же Китая опять же проблема не в искусственном интеллекте, а в его применении авторитарным режимом.

— На своей странице в Facebook в мае вы рассказали, что TajRupt запустил инициативу по отслеживанию трендов официальной статистики по заболеваемости COVID-19 в Таджикистане, чтобы можно было сравнить количество заболевших в Таджикистане с другими странами Центральной Азии. О чем говорят тренды сегодняшнего дня?

— Мы действительно провели статистический анализ на ранней стадии распространения пандемии. Ввиду того, что официальное выявление первого случая в Таджикистане пришлось на 30 апреля, тогда как другие страны Центральной Азии выявили первые случаи в марте, мы сравнили показатели на восьмой день после официального выявления первого случая, то есть на 7 мая в случае Таджикистана, из Worldometers (сайт, который аккумулирует данные на основании официальных источников. — Прим. «Ферганы»). Трудность анализа исходила из малой выборки данных, так как у нас в стране на тот момент делалось всего лишь 200-250 тестов в день — пропорционально намного меньше, чем в других странах.

Простой анализ показывал, что динамика развития COVID-19 по официальной статистике в Таджикистане в разы превышала показатели других стран Центральной Азии. На конец первой недели у нас было 50 заболеваний на миллион человек, что в 7 раз больше, чем в Кыргызстане на момент восьмого дня после выявления первого случая, в 18 раз больше, чем в Казахстане, и в 39 раз больше, чем в Узбекистане.

Но этот показатель, скорее всего, говорит о запоздалом определении первого случая, чем о катастрофической ситуации в Таджикистане с COVID-19 в сравнении с другими странами региона. Я помню, как в конце марта и начале апреля в соцсетях бурно шла дискуссия по этому вопросу. Одни граждане твердили, что можно спокойно продолжать жить в ежедневном ритме, так как случаев COVID-19 не было выявлено из более чем трех тысяч тестов на тот момент. Но проблема такой логики — о чем я говорил в соцсетях — заключалась в том, что она игнорирует принцип погрешности (false negatives). В России, откуда в Таджикистан изначально поступили большинство тестов, до 30% отрицательных тестов давали ошибочный ответ. То есть нашему обществу нужно было уже в начале апреля действовать с предположением того, что случаи имеются, исходя из того, что некоторые из 3000 отрицательных тестов давали неверный ответ.

Что насчет инициативы, у нас просто не хватило человеческих ресурсов для продолжения анализа. Встали вопросы и телемедицины, и доступности интернета, на которые мы перенаправили свои действия. Я уверен, что анализ статистики станет предметом изучения исследователей из других стран, так как развитие ситуации и статистика во многом расходились.

— Вы упомянули о телемедицине. С вашим участием запущен онлайн-проект в помощь борьбе с коронавирусом в республике. Расскажите о нем. Есть ли уже какие-то результаты?

Азизджон Азими . Фото из соцсетей

— Телемедицина является важной инициативой в борьбе с COVID-19, так как может снизить нагрузку на систему здравоохранения через онлайн-консультации. Для развития этого направления TajRupt начал партнерство с онлайн-порталом Yakdu.tj в сфере предоставления первичных консультаций. Согласно пилотному финансированию со стороны TajRupt девять врачей на данный момент работают в формате полного графика на платформе Yakdu.tj, отвечая на различные медицинские вопросы граждан. Некоторые из этих врачей недавно вышли из красных зон больниц, где работали с пациентами, заболевшими COVID-19, что делает их особо квалифицированными для предоставления консультаций по этому вопросу.

В среднем за день обрабатывается до 40 вопросов, что сопоставимо с нагрузкой одной поликлиники. Также для увеличения доступности услуг команда TajRupt набрала штат молодых волонтеров, которые собирают вопросы у людей без доступа к интернету. Волонтеры переносят эти вопросы на платформу Yakdu.tj и после получения ответа уведомляют тех, кто задавал вопрос. Отмечу, что услуга первичных телеконсультаций через платформу Yakdu.tj бесплатная.

— От пандемии экономически страдают все страны. Многие считают, что Таджикистан в силу своей зависимости от денег мигрантов и импорта пострадает больше других, — в частности, пандемия «убьет» многие малые и средние предприятия в стране. Какие последствия, на ваш взгляд, ожидают Таджикистан?

— Делать прогнозы — развлечение не совсем интеллектуальное. Но, как вы заметили, многое будет зависеть от ситуации в российской экономике, которая в свою очередь во многом зависит от конъюнктуры на мировых сырьевых рынках. Угроза в том, что резкий спад денежных переводов из России приводит к снижению внутреннего потребительского спроса, так как в нашей стране переводы формируют спрос. С другой стороны, есть риск снижения предложения из-за производственного спада — это объясняет нежелание наших властей вводить полный карантин.

Если мы увидим сценарий одновременного снижения спроса и предложения, то это приведет к экономической депрессии с резким ростом безработицы. С другой стороны, если предложение быстро восстановится из-за восстановления производства, то спад не будет глубоким при условии стимулирования спроса со стороны государства путем прямых денежных трансфертов населению и других методов. Мы также должны понимать, что являемся частью глобальной экономики, и многое будет зависеть от глобальных факторов. В общем, стоит ожидать ухудшения экономической ситуации, но масштаб, глубина и длительность этого ухудшения зависит от правильности действий властей.

— В одном из своих постов вы затронули тему дорогого интернета в Таджикистане, написав, что «винить Tcell, Babilon и другие телекоммуникационные компании за дорогой интернет — это как предъявлять претензии доставщику еды, что еда у ресторана очень дорогая». «Таджиктелеком» и есть тот самый ресторан — то есть монополист на рынке, у которого все компании через Единый коммутационный центр покупают интернет. Как вы предлагаете решить вопрос дорогого, малодоступного и при этом некачественного интернета в стране?

Занятия в TajRupt. Фото с сайта Tajrupt.org

— Решать вопрос с доступностью и ценой интернета в долгосрочной перспективе можно только через призму регуляторной реформы, а именно — демонополизацию на рынке интернет-трафика. Говоря простым языком, для улучшения качества интернета нужны инвестиции со стороны операторов телекома. А операторы вложат средства в инфраструктуру только тогда, когда это принесет устойчивую прибыль. При нынешнем раскладе их прибыль ограничена из-за завышенных цен на покупку трафика у «Таджиктелекома».

Насчет краткосрочных мер — мы запустили общественную инициативу «Код доступа», целью которой является предоставление населению страны бесплатного доступа к образовательному контенту через партнерство с операторами. Похожий прецедент уже реализован в Казахстане. Мы пока дорабатываем технический механизм реализации, но уже увидели интерес со стороны как экспертов в этой сфере, так и операторов.

— Расскажите о себе. Вы с 11 лет в США, как вы там оказались?

— В 11 лет я учился в девятом классе тогдашнего таджикско-турецкого лицея в городе Худжанде. В том году я прошел отбор с двумя учащимися аналогичных лицеев в Душанбе, и мы поехали представлять Таджикистан на международной олимпиаде I-SWEEEP в американский город Хьюстон. Мы тогда заняли первое место на олимпиаде, и впоследствии моя семья решила, что я готов продолжить обучение в Штатах. Две мои старшие сестры на тот момент уже учились в Нью-Йорке, и я начал учебу в одной из частных школ там. Я закончил школу экстерном в 15 лет с академическим отличием и почетной грамотой президента Барака Обамы. Затем поступил в университет Нью-Йорка.

— Ваши родители живут с вами в США или в Таджикистане?

— Мои родители живут в Таджикистане. Отец является владельцем и генеральным директором «Атласи Худжанд» — отечественного производителя национальных тканей атлас и адрас. Мама, отличница образования РТ, также работает в нашем семейном бизнесе. У меня есть три сестры, которые намного старше меня. Две из них живут в Таджикистане и принимают непосредственное участие в работе TajRupt, а младшая живет в пригороде Лос-Анджелеса.

— Есть что-то, что бы вы хотели взять из американской образовательной системы и внедрить в Таджикистане?

— Реформировать образование без толку, если не реформировать экономику, так как цель системы образования заключается в подготовке кадров для удовлетворения спроса со стороны экономических акторов. Качественное улучшение системы образования с параллельной стагнацией в экономике лишь усугубит отток мозгов из страны. Но если мы обозначим параметр сугубо внутри системы образования, то главное, чего нам не хватает и что находится в центре внимания западных систем образования, — это критическое мышление.

Я все еще помню тот шок, который я испытал, будучи 11-летним школьником, в Нью-Йорке, когда учитель обществознания спросил мое мнение по одной из тем международной повестки. До этого, учась в Таджикистане, я привык принимать мнение учителя без оглядки на источник информации и альтернативных данных — даже не думая о собственном мнении. Критическое мышление важно в наш информационный век, век Google, потому что оно позволяет людям делать вывод через интерпретацию информации вместо наивного принятия.

— Если слышишь о выдающемся молодом таджикистанце, то речь обязательно идет о том, кто учился, сформировался как профессионал и работает за рубежом. В отечестве Цукербергов не видно. Что мешает таджикской молодежи становиться успешными людьми на родине?

Азизджон Азими . Фото из соцсетей

— Можно составить целый исследовательский отчет, если проанализировать глубинные причины этого вопроса. Как и во всех сложных процессах, причин много, и они из разных сфер — от экономики до социологии. Но самые главные факторы, на мой взгляд, — отсутствие как массового спроса на высококвалифицированные кадры из-за состояния экономики, так и отсутствие банальной инициативности как общественной ценности. Для того чтобы появились Цукерберги, нужен спрос со стороны венчурного капитала на инвестиции в прорывные стартапы — что у нас институционально отсутствует. Вместо частных фондов, ищущих высокую доходность — что должно порождать интерес к поначалу рисковым проектам молодых людей, — у нас довольно старая модель экономики, где успех зависит в основном от розничной торговли.

Насчет ценностей — у нас сохраняется традиционное мышление по признаку абсолютного уважения из-за любых субъективных критериев — возраст, пол, происхождение и так далее. Кроме меритократических. Тем самым у нас давят инициативность с юности. Мне становится страшно, когда учащиеся TajRupt рассказывают, что интеллектуальное разногласие с учителем в школе может привести к заниженной оценке. В конце концов, это приводит к соблюдению статуса-кво вместо риска и инициативности, которые, наоборот, должны приводить к прорывам.

— Проектом в Таджикистане вы руководите удаленно. Живете в Стэнфорде. Там тоже есть проекты?

— У меня остался еще год учебы по совместной магистерской программе Гарварда и Стэнфорда. Также я недавно прошел курс Startup Garage в Стэнфорде, где мы совместно с командой разрабатывали стартап в сфере президентских выборов в США, которые пройдут в конце этого года. Планируем запустить прототип этим летом и полную версию до выборов осенью.

— Вы как-то сказали в качестве рекомендации молодым людям в Таджикистане, что «уже сегодня нужно понимать, чем вы хотите заниматься в будущем». Ваши планы на будущее уже расписаны? Что в них входит?

— Моя первоочередная задача — систематизировать работу TajRupt таким образом, чтобы организация смогла уверенно продолжать деятельность без моего прямого участия. Зависимость от одной фигуры не приводит к устойчивому развитию, и это подтолкнуло нас на коммерциализацию части учебного плана.

Конечная цель для меня — возвращение в Таджикистан. Но возвращение с полным багажом опыта передовых сфер и связей Кремниевой долины. Возможно, это произойдет в следующие 3-5 лет.