После внеочередных президентских выборов в июне этого года кандидат от оппозиции Амиржан Косанов, не дожидаясь итоговых результатов, поздравил с победой своего главного конкурента Касым-Жомарта Токаева. Этот поступок вызвал волну недовольства среди тех, кто голосовал за Косанова, а также независимых наблюдателей, требовавших провести повторное голосование. По данным ЦИК, Токаев набрал 70,76% голосов избирателей (за него проголосовало 6 539 715 казахстанцев). У Косанова было 16,3% (1 495 401 голосов). После выборов оппозиционный политик практически не появлялся на публике.
В 2021 году в Казахстане должны состояться парламентские выборы, хотя есть вероятность, что и они пройдут досрочно, как это было последние пять раз.
Возможно, это объясняет решение Амиржана Косанова поговорить с корреспондентом «Ферганы» и вспомнить июньское голосование.
— В конце дня выборов из разных регионов поступала информация о том, что на определенных избирательных участках выиграл Косанов. Когда вам в итоге насчитали 16%, вы удивились?
— Нет, наоборот. Мы с моими соратниками думали, что будет второе место, и это станет мощным заделом, чтобы в дальнейшем продолжать политическую работу. Я не выступал как единый кандидат от оппозиции, и за мной не стояло несколько партий, за мной стояла маленькая организация «Ұлт тағдыры» — хоть и известная, но не такая влиятельная. За 10 дней до выборов соцпрос дал мне 7%. И, когда по итогам выборов объявили, что у меня 16%, я воспринял это положительно, потому что никогда в казахстанской истории ни один кандидат от оппозиции не завоевывал столько голосов.
Я знал, что есть поддержка, — не моей персоны, просто я был выразителем протестных настроений. Но везде голосовали по-разному. Там, где была продвинутая молодежь, например в Назарбаевском университете, голосовали за меня. А в целом по стране ситуация была разной — были регионы, которые не поддерживали меня из-за риторики казахского языка (Возможно, речь о программе Косанова, где говорилось: «Усилить роль казахского языка как объединяющего фактора народа Казахстана, обеспечить его верховенство во всех сферах жизни общества согласно его статусу в Конституции. Принять новый Закон «О государственном языке» и законодательно определить перечень профессий, для которых владение государственным языком обязательно». — Прим. «Ферганы»). Я знал, что на западе [страны] голосовали за меня. Думаю, потому что я был в Жанаозене, меня там знают, я поддерживал нефтяников и не прятал свое лицо во время трагических событий.
— Наблюдатели жаловались на фальсификации. Вам не кажется, что полтора миллиона голосов за вас мало, что на самом деле вы набрали больше?
— Если так посмотреть, должно быть больше. Если говорить о фальсификациях, то у нас по стране было 10 тысяч избирательных участков, и чтобы были массовые фальсификации по международной классификации, то должны были приходить материалы [о нарушениях] от половины участков, но у нас этих материалов не было. И не было единых оппозиционных сил, с которыми надо было советоваться, что делать. После выборов я встречался с людьми, ходил в гости, на тои. Многие говорили мне: «Я за вас голосовал». Я благодарю их, но то, что голосовали за меня, не значит, что мы победим.
Мы должны смотреть на политический процесс стратегически. Это не дело одного дня, не так, что 9-го проголосовали, а 10-го свергли режим. Иногда приходят мысли, что, может, и не надо было участвовать [в выборах]. Я был бы вот таким (поднимает большой палец вверх) Амиржаном. Но я не жалею. Мы разбудили общество. Появились независимые наблюдатели, с которыми власть вынуждена считаться. Люди поняли, что их не могут зажать в пресловутые 6,9%, как зажимали в 2005 году Туякбая (Жармахан Туякбай, оппозиционный кандидат в президенты 2005 года, набрал на выборах 6,61%. — Прим. «Ферганы»). Наш результат выше в 2,5 раза. Хотя понимаем, что цифры могли быть и в три раза больше.
— Почему вы признали результаты выборов, не дожидаясь окончательных итогов?
— Я знал, что будет критика. У меня был выбор. Я мог бы хайповать. Я не боюсь тюрьмы, я 22 года в оппозиции, и, если есть в стране хотя бы пять человек, которые открыто критикуют власть, называя имена президента и премьера, я один из них. Если бы я не признал победу Токаева, то должен был по призыву Аблязова в 12 часов следующего дня стоять на площади. И, если бы я вышел на площадь, реакция властей была бы другой, потому что тогда вышло бы не 4 тысячи человек, а тысяч 15-20, и было бы жесткое противостояние и жесточайшее подавление. Этот режим ни Амиржану, ни Багдату просто так власть не отдаст. И, если бы за мной стояла объединенная оппозиция, соратники, я принял бы другое решение. И власть тогда бы учитывала, что за мной — серьезные силы. Но я остался один. Весь груз ответственности упал на меня, и я ночью, сидя дома, сам принимал решение. Я знал, что меня будут обвинять в трусости, слабости, я понимал, что будут поливать грязью. Но заявление сделал сам. Это был мой выбор.
— Почему вы рассматриваете только два варианта — признать победу или стоять на площади? Третьего не дано?
— Если ты не признаешь результаты, то в 12 часов следующего дня что ты должен делать? Когда Аблязов уже призывает? Если бы не было этих цифр — 12 часов 10 июня, я мог бы сутки подождать. [Но раз призыв выходить был озвучен], я не мог отсидеться. Это было мое политическое решение, и никто надо мной не стоял.
— То есть другого варианта не было?
— Задним числом все умные. Попробуйте поставить себя на мое место. Для меня было важно подать сигнал. Я жалею лишь о том, что рано поздравил [Токаева]. Просто я не придал значения самому слову, я же в первый раз кандидат. Мне было важно признать результат, потому что, повторюсь, я не хотел потрясений и жесточайших репрессий. Потому что власть не отдадут. Я видел расстрелянных нефтяников Жанаозена в больницах. Пусть другой политик призывает идти на площадь, пусть берет на себя ответственность за возможные кровь и слезы. Но не я. Какого-то студента ударят по голове, и его мама будет меня проклинать: вот, Косанов, из-за твоей борьбы за власть мой сын стал инвалидом. И сейчас я горжусь, что ни одна мать, не дай бог, погибшего или пострадавшего меня не проклинает.
Я знал, что будет критика. Я рисковал своей безупречной оппозиционной политической карьерой. Я мог сохранить лицо и не признать результаты. Но, если бы в тот день кому-то разбили голову, я чувствовал бы себя виноватым. А сейчас я нормально себя чувствую. Завтра будут парламентские выборы. Если какая-то оппозиционная партия пройдет в парламент, то снова будут недовольные. Сначала начнут подозревать, почему зарегистрировали, а потом упрекать, что прошли. Критики будут всегда.
— Наблюдатели были разочарованы вашим заявлением, они ведь до утра боролись за каждый голос, поданный за вас. Была пресс-конференция, на которой наблюдатели заявили о массовых нарушениях и потребовали перевыборы. Почему и тогда вы отмолчались?
— Раз я сказал «А», то должен быть логичен и последователен. Я же не могу признать выборы, а потом сказать, что не признаю. Я принял политическое решение — и должен был думать о последствиях. Потому что это не Жанаозен, это не локальная трагедия. Это выборы, когда решается судьба миллиардеров, которые наверху. И они пойдут на любые провокации… На площадь могли прийти засланные люди, я этого боялся.
Я не в вакууме живу. Работал в правительстве, у меня очень много друзей, которые имеют отношение к власти. И меня предупреждали — могут быть провокации, вплоть до покушения на меня. За 10 дней до выборов друзья дали мне двух человек с оружием.
— Кто мог заказать покушение?
— Покушение, думаю, заказывали третьи силы.
— С вами не пытались договориться?
— Напрямую на меня не выходили. Я достаточно опытный человек, 22 года в оппозиции. У меня достаточно опыта взаимоотношений с властями, и негативного, и положительного — например, когда Жанболата Мамая смогли от тюрьмы спасти.
— Говорили, что вам дали миллион долларов.
— Если бы мне дали миллион долларов, я бы создал мощное движение, появились бы серьезные информационные ресурсы, и мы обошли бы все регионы после выборов. Я думаю, подобные слухи появляются по двум причинам. Первая — люди считают, что в политике все продается. Вторая — любое признание принимается в штыки.
Я признал выборы, но не признал власть. Иначе я должен был вести себя как человек, который что-то получил. Но моя риторика не изменилась. О том, что нужна не революция, а эволюция, я говорил еще в 2005 году. Я свои принципы не меняю. А все эти слухи — от лукавого.
Вот было послание Токаева. И с 30% сказанного я согласен. Освобождение малого бизнеса от налогов и сокращение чиновничьего аппарата — это все было и в моей программе. Но, если признаюсь, что согласен с ним, — скажут, что я продался.
— Почему вы пропали после выборов?
— Когда шла такая волна очернения, я не хотел быть в роли оправдывающегося. Я давал интервью и говорил, что буду продолжать следовать своим принципам. Но меня начинают критиковать так называемые общественные деятели, которые критиковали меня во время создания «Жана Казахстан», смешивали с дерьмом на выборах и которые не сказали ни одного слова в мою поддержку. Какое они имеют моральное право? У них был шанс объединиться вокруг моей программы. Они могли бы сказать: Амиржан плохой, я его не люблю, завидую, ревную, но давайте объединимся вокруг этой программы, вокруг общей идеи. Давайте используем этот шанс. Если каждый из 17 коллег побывал бы в своей родной области и за меня агитировал, у меня ощущения были бы другие. Брат Алтынбека (Сарсенбаева, политика, убитого в 2006 году. — Прим. «Ферганы») критиковал, Аблязов критиковал, мои вчерашние коллеги тоже. Они забрали больше голосов у меня. И если я должен был набрать 40%, то они 15-20% у меня забрали. Важный психологический момент: чтобы понять, кто твои враги или друзья, нужно побывать кандидатом в президенты. Эти люди называют себя оппозицией, но больше критикуют меня, нежели Акорду или Токаева. Они могли бы поддержать не меня, а протестный народ.
Конечно, я знал, что будет критика. Меня и раньше критиковали, говорили, что я проект Акорды, что я засланный. Мне не привыкать. Но очень тревожно, что антикосановская риторика идет от новоявленных лидеров. Я не называю их фамилии. Я их не критикую. Но тактически мы проигрываем [власти]. Мы нивелируем эти 16,2%. Мы должны сейчас думать политическими категориями и говорить: «Ребята, это наши проценты, проценты Косанова, его штаба, наблюдателей, проценты людей в районах, которые, не получая за это ни копейки, агитировали. Давайте объединимся и скажем: вот наши 16% — и будем приумножать их. Давайте создадим консолидированную площадку. У меня не было мечты стать депутатом, но почему бы нам этот шанс не использовать. Я как формальный носитель — и эти люди, которые против режима.
Я не знаю, когда будут парламентские выборы. Но на них можно дать бой. Вот у нас программа, давайте изменим ее, совершенствуем. Есть на местах штабы. Кто там хорошо работал, пусть продолжат. Тех, кто плохо работал, заменим. И пойдем коалицией.
— Вы планируете создать партию, чтобы пробиться в парламент?
— Желание есть. Несмотря на наличие критики из-за признания выборов, есть большая часть общества, которая хочет перемен. Но я свои карты не раскрываю, чтобы мне дорогу не закрыли и не поднялась очередная волна шельмования через моих возможных конкурентов. Я призываю всех, кто против «Нур Отана», собраться, отложить личную неприязнь и сказать: ребята, это наш шанс войти в парламентские выборы. Я призываю забыть обиды. У меня тоже собрался «мешок негатива» на отдельных людей, которые меня критикуют, но не хочу опускаться до их уровня. Давайте все отложим и будем оперировать политическими категориями. Но если игроки будут ставить личные интересы выше всего, наберут по 6,9% и не пройдут [в парламент], то власть скажет: извините, сами виноваты.
— Допустим, люди объединяться вокруг вашего движения. Нет опасения, что 16% голосовавших за вас уже не будут доверять вам?
— Есть, но политический процесс двигается. Если народу объясним и докажем, что это был тактический шаг для сохранения стабильности, государственности, чтобы не было крови, то люди поймут.
Парламентские выборы — коллективная игра, как футбол. Здесь у каждого своя роль. Если на президентских я один боролся, то сейчас каждый из нас может взять одну область и окучивать ее. Здесь другая тактика нужна. У меня нет жизненной задачи во что бы то ни стало стать президентом или депутатом. Бог дал мне интеллект, талант писать на двух языках, а также возможность заниматься просветительской деятельностью, чем я все эти 22 года в оппозиции занимался и буду заниматься. Сейчас открыли YouTube-канал на казахском языке вместе c Досом Кушимом, Расулом Жумалы, Айдосом Сарымом, которые меня поддержали в сложное время. Будем еженедельно выступать и говорить о проблемах, от своих принципов не отказываемся. И сейчас мы видим обратную реакцию народа. Сейчас я спокойно хожу по улицам, здороваюсь с людьми, некоторые мне пишут в WhatsApp: «Аға, вы правильно все сделали, сохранили страну, спокойствие. Благодаря вам будем идти по эволюционному пути». Так мне писали разные люди: из интеллигенции, малого и среднего бизнеса, безработные, молодежь. Сейчас на моей стороне те, кто хочет эволюционных перемен. Они говорят мне: «Аға, вы правильно делаете, у меня бизнес, я не хочу, чтобы мое маленькое предприятие разграбили, но я против существующих правил».
— Некоторые представители политических и гражданских движений отмечают, что для проведения честных выборов нужно изменить законодательство, иначе снова будут фальсификации и отсеивание неугодных участников. Вы как считаете?
— Власть не пойдет на либерализацию выборного законодательства. Пойдет, возможно, на частичное изменение. Чтобы требовать изменений, мы должны быть монолитны. А когда каждый сам по себе выскакивает — власть с ним может «поработать» отдельно. Мы через это проходили.
Разговоры о том, что сейчас нужно все законы привести в соответствие с ОБСЕ, — это политический романтизм. Не будет этого. Поэтому всегда нужно иметь худший сценарий и действовать по тем законам, которые власти вряд ли кардинально изменят.
На прошедших выборах процесс наблюдения был впечатляющим. Нужно эту волну сохранить.
— Как убедить население, что вы думали о его же безопасности? Оно просто может не пойти за вами повторно?
— Я поставил на чашу весов свою политическую карьеру, чтобы не было кровопролития. Кто понимает — тот понимает. Абсолютной поддержки в этом сегментированном гражданском обществе не найти. Всегда будут левые и правые, центристы и интернационалисты, национал-демократы, радикалы, которые никогда меня не поддержат, потому что там Аблязов. Но это мой путь центристской оппозиции — не отступать от принципов общих демократических заявлений, но признавать это государство и законы и не толкать на неправомерные шаги.
Мне не раз говорили — вот, ты не стал как Зеленский. Но кто стоял за ним? Коломойский! А за мной кто стоял? Всего три миллиона тенге. Ни один олигарх не сказал мне: вот тебе деньги. Оппозиционные силы не поддержали меня. Я был один. Меня критикует и старая, и новая оппозиция. Они не критикуют власть, Токаева — все силы уходят на разговоры, какой нехороший Косанов.
Но нельзя отрицать, что люди увидели реальную возможность дать бой и показать, что есть сильное гражданское общество. И, несмотря на критику Аблязова, Бапи, Турсунбаева и других, я все равно набрал голоса. Это показало, что у тактики бойкота, игнорирования политической борьбы нет будущего, надо участвовать.
Да, даже в своих самых красивых снах я не видел, что мы победим, так как мы не были единой оппозицией. Но участие Косанова в президентских выборах не по сценарию — это очень большой опыт для Казахстана. Сценарий разбили протестный электорат и наблюдатели. Теперь власть, когда будет заниматься выстраиванием стратегии предстоящих выборов, учтет все это. И как бы критики ни пытались унизить меня, мое участие стало хорошим поводом поднятия гражданской активности общества.
— После вас Ринат Заитов, Ануар Нурпеисов также спровоцировали активность гражданского общества, но потом прекратили политическую деятельность и также подверглись критике.
— Не суди и не судим будешь. Я, как человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, которого избивали с беременной женой, судили и хотели отправить в тюрьму, могу сказать той части общества, которая сейчас появилась в оппозиции. Быть в оппозиции — это не писать посты в Facebook. Это действия, это критика власти. И власть просто так свои позиции не отдаст. И чем жестче критика, тем жестче будет противодействие. Поэтому не исключаю, что с той частью, которая именует себя лидерами, власть будет работать. Сначала пряником, потом кнутом. Потом давлением на близких родственников. Я видел очень стойких оппозиционеров, которые уходили из оппозиции. Не из-за того, что на них наехали, а из-за того, что стали угрожать их друзьям. Они говорили: «Я за свою семью не переживаю, но вот пришла супруга моего друга, и мне поставили условие: либо уходи, либо посадим твоего друга». И люди уходили из оппозиции.
Нужно объединяться не вокруг персоны. Персона может заболеть, персону могут убрать. Нужно объединяться вокруг программы. Парламентские выборы хороши тем, что там есть ротация. И если кого-то власть подкупит, то его могут заменить. Отряд не заметит потери бойца. Персону могут устранить, а программа остается. Но я, повторюсь, сторонник не революционных перемен, а эволюционных.
-
14 ноября14.11Тюркский единыйЗачем Эрдоган настаивает на ускорении перехода стран Центральной Азии на латинский алфавит
-
04 ноября04.11Земля тюрков не для турокИмела ли Турция шансы получить власть над Центральной Азией
-
29 октября29.10Не без нарушенийКак наблюдатели оценили парламентские выборы в Узбекистане
-
28 октября28.10«Оттепель по-ташкентски»: продолжение и развитиеПодводим итоги Недели международных партнерских инициатив, прошедшей в Узбекистане
-
25 октября25.10Моменты предвыборной гонкиКак политические партии Узбекистана агитировали избирателей
-
21 октября21.10Проповедник в изгнанииКем был Фетхуллах Гюлен — турецкий богослов, чье влияние простиралось далеко за пределы родины