Ваш аваричилик не наша мафань

Отношения государства и людей в Китае, и особенно в Синьцзяне (СУАР), – крайне важная для всего мира тема. Многие практики вроде цифрового надзора или реновации городского пространства вполне актуальны и для соседних государств СНГ. Внимание ученых недавно привлек и другой уникальный китайский институт, гибрид махаллинского комитета, надзирающего над соседями, и центра госуслуг, помогающего гражданам, – шэцюй.

Почему шэцюи – «лицо» государства в повседневной жизни горожан – обещают им удобство и безопасность, а на практике создают страх и неразбериху? Как бюрократическая власть проявляется в повседневной жизни уйгуров, и какими способами они научились обходить ее? На эти вопросы отвечает американский географ Сара Тайнен (Sarah Tynen, Университет Колорадо в Боулдере), автор нового исследования State territorialization through shequ community centres: bureaucratic confusion in Xinjiang, China. Ее работа только что опубликована в научном журнале Territory, Politics, Governance.

Регистрация и дискриминация

На уйгурском шэцюй называется, почти как в Узбекистане, – махалле или комитет местных жителей (ахалилер комтети). Шэцюи обеспечивают коммуникацию между государственной властью и городскими жителями. Именно там распределяют и выделяют помощь неимущим, организуют прививки, управляют рынками, где еда продается со скидками, и оказывают другие социальные услуги. В Китае, где свобода слова сильно ограничена, именно через шэцюй население может жаловаться на произвол чиновников и участвовать (ограниченно) в общественных дискуссиях о городских проблемах. Однако так общинные структуры работают на востоке страны, где большинство населения составляют ханьцы. Другое дело – западные районы (Тибет, Синьцзян, другие районы этнических меньшинств). Там шэцюй нередко воспринимается как источник государственного давления и бюрократической волокиты.

Отношения уйгуров с китайским государством исследовательница называет фрагментированным авторитаризмом. Фрагментированным – потому что

власть воспринимается как иррациональная и бессмысленная, действия которой уйгуры пытаются игнорировать при любой возможности.

Авторитарным – потому что государство в СУАР в последние годы усилило свое давление, степень надзора и полицейского контроля. Тем не менее наработанные за десятилетия умения хитрить и договариваться помогают найти лазейки и в новых суровых условиях.

Чтобы разобраться в этих хитростях и вообще в базовой механике отношений уйгуров с государством, Сара Тайнен двадцать четыре месяца провела в Урумчи (в 2014-2017 годах). Помимо наблюдений, она взяла 91 большое интервью у уйгуров и ханьцев, потратив немало времени на то, чтобы войти в доверие к своим собеседникам. Нередко самые интересные факты всплывали не в формальных интервью, а в ходе спонтанных доверительных разговоров. Такая доверительность стала возможным еще и потому, что исследовательница свободно владеет китайским и уйгурским языками.

Главные задачи шэцюев в Урумчи вполне откровенно декларируются на плакатах, развешанных по всему городу:

1) управлять «текучим населением» (сельскими мигрантами);

2) выдавать вид на жительство и разрешения на поездки;

3) распространять пропаганду;

4) служить народу.

Видно, как шэцюи балансируют между сервисным и контролирующим подходом к работе с населением. Способствует такой амбивалентности и то, что работают в них не только ханьцы, но и уйгуры, причем последние помогают этнически близким им горожанам разобраться с бюрократическими сложностями.

Формально все жители города должны иметь регистрацию (хукоу по-китайски, нопус по-уйгурски). Но на практике домовладельцы испытывают гораздо меньше проблем с оформлением документов, чем арендаторы. Первые посещают шэцюй 1-2 раза в год, проходят там медицинское обследование и получают другие госуслуги. Вторые же принимают у себя дома сотрудников комитета с инспекцией каждую неделю, не говоря уж о сложных походах за переоформлением регистрации. Ученая отмечает, что китайские власти прямо не запрещают миграцию в города, но ставят бюрократические «рогатки», цель которых — затруднить доступ сельской бедноты к городским ресурсам

Флаги Китая на улице в Кашгаре. Фото D-Stanley с сайта Flickr

Если мигранты принадлежат к ханьскому этносу, их жизнь становится проще, и требуют от них меньше. Бюрократы на низовом уровне (работники шэцюев) отлично представляют себе эти дискриминационные правила и умеют работать с ними. «Если бы это были ханьцы, проблем бы не было, ханьцам нужен только паспорт и договор аренды – и все, можно получать регистрацию. Даже если они приехали из-за пределов Синьцзяна. Но для меньшинств [уйгуров, казахов и пр.] необходим еще поручитель, а еще владелец квартиры должен гарантировать, что они не преступники. Еще им надо предоставить документ с работы и пройти медицинское обследование. Поэтому я не хочу, чтобы меньшинства снимали жилье в моем районе, – слишком много работы. Технически они могут снять жилье, но для нас это создает проблемы (мафань, 麻烦, по-уйгурски – аваричилик). Если им некуда больше деться… один раз я сказал семье из меньшинств – я не разрешаю вам снимать здесь, если у вас нет поручителей, но вы можете жить в своей лавке, никто не узнает, просто не регистрируйтесь» (интервью с сотрудником щэцюя). Примечательно, что чиновник признает обыденную несправедливость системы, в которой сам работает, но совершенно спокойно готов смотреть сквозь пальцы на ее правила. В Китае, как и в императорской России, суровость законов компенсируется необязательностью их исполнения.

«Проблемы» уводят от политики

Упомянутые бюрократом «проблемы» (мафань), как выяснила исследовательница, выступают главным определением работы шэцюев. На местных языках это понятие обозначает канцелярщину, бюрократизм, мучительное оформление бумаг, но также и «проблемы», возникшие из-за нежелательного внимания органов власти. Сложности с аваричилик признает само государство: на объявлениях, развешанных по району, где жила ученая в 2017 году, сообщалось: «Вы, наверное, чувствуете, что большие объемы строительства принесли вам много лишнего аваричилик. Но вы все равно понимали и поддерживали нас».

Собеседники ученой были в целом недовольны сервисами и работой шэцюев – именно из-за аваричилик. Когда она просила объяснить, что имеется в виду, ей рассказывали такие истории: «Мой велосипед, который стоял на лестничной клетке охраняемого жилого комплекса, украли. Я пошел в шэцюй и попросил изучить записи видеокамер. Они же сейчас установлены повсюду. Но мне сказали: “Нет, мы не можем вам помочь”. Так что я не перестаю удивляться, зачем столько полиции вокруг, а украденный велосипед найти не могут». Многие обращают внимание на парадокс – увеличивающийся уровень контроля государства (блокпосты, видеокамеры) сочетается с бюрократизмом и неэффективностью.

При этом информанты отмечают вежливость сотрудников. Однако это не помогает бороться с длинными очередями, необходимостью ходить по десяткам кабинетов, «приходите завтра», «приходите потом», «поставьте печать» – и итоге граждане пытаются по возможности избегать обращения за сервисами государства в шэцюях. Многие уверены, что эти многочисленные учреждения (один шэцюй на квадратный километр городского пространства) лишь зря тратят государственные ресурсы. Другие информанты догадываются, что бюрократизация проводится неспроста: «Если наш мозг загружен этими проблемами, у нас нет времени ни говорить, ни даже думать о политике. Мы заняты аваричилик».

«Связи» сильнее правил

Помимо «проблем», вторым ключевым словом в рассуждениях о шэцюях оказалось мунасивет (связи, отношения). Именно таким способом люди научились обходить громоздкие правила и процедуры. Кто-то из уйгуров приводит с собой в шэцюй друзей-ханьцев, они быстро дают поручительство, и регистрацию оформляют мгновенно. Особенно актуальна такая поддержка стала с 2015 года, когда от всех уйгуров без регистрации в Урумчи стали требовать поручителя, – тот должен подписать заявление, что «его» человек не террорист, дать копию своего паспорта и телефон.

Другие информанты-уйгуры рассказывали, как их родственники, работающие в полиции и в других учреждениях общественной безопасности, помогают им достать нужные бумаги и подписи. Один юноша узнал в операционистке свою одноклассницу, после чего она сделала ему регистрацию всего за 20 минут. Самой ученой ее друзья предложили поселиться в их доме. На ее возражения, что в шэцюе не дадут американке разрешения, они ответили, что владеют домом, и никто из инспекторов сюда не придет – а еще хозяин дома учился в одном классе с начальником шэцюя.

Выходит, что нарастающая многочисленность и сложность правил относительно легко обходится благодаря личным связям – человеческому фактору. «Власть государства дробится и фрагментируется в “дырках” человеческой инфраструктуры», резюмирует исследовательница. Несмотря на новые формы контроля и пропаганды, покрывшие все городское пространство сетью шэцюев, люди нашли лазейки, позволяющие уходить из-под контроля.

Впрочем, запутанность, иррациональность, противоречащие друг другу правила – это не неприятный побочный эффект развития рациональной бюрократии. Исследовательница уверена, что неразбериха – это инструмент власти. Постоянно меняющиеся правила регистрации по факту препятствуют проникновению мигрантов (потенциально опасных, с точки зрения властей СУАР) в города. И сами чиновники, как лично наблюдала Тайнен, часто сами не знают, куда обращаться за документами, сколько марок нужно наклеить, сколько времени займет та или иная процедура.

Исследовательница уверена, что эта

неразбериха – еще одно измерение государственного насилия

наряду с вездесущими видеокамерами и металлодетекторами, и видит в ней злой умысел. Эта точка зрения достаточно спорная. Но очевидно, что личные связи и блат позволяет уйгурам вполне эффективно обходить бюрократические «рогатки». Китайское государство, подчеркивает Тайнен, представляет себя гражданам как источник полезных услуг и безопасности, однако на практике услуги превращаются в волокиту и неразбериху, а безопасность – в страх и контроль. Но такое превращение сразу же ослабляет силы государства, открывая возможности для блата и неформальных договоренностей. Возможно, самым лучшим выходом для государства станет цифровизация и форм надзора, и государственных услуг, убирающая человеческий фактор, а вместе с ним – волокиту, хаос и хитрости бюрократов.