Монополия на «убийство»

Виталий Пономарев (справа) опрашивает для доклада женщин в Оше. Фото с сайта Nhc.no

Верховный суд Киргизии 22 октября отменил решение о признании экстремистскими двух правозащитных докладов. Один из них – «Хроника насилия» – был посвящен межэтническому конфликту на юге Кыргызстана в июне 2010 года. В его создании участвовал и Правозащитный центр (ПЦ) «Мемориал». Почти полтора года составители документа не знали о решении суда, а получив его, выяснили, что их доклад приписали совершенно другой организации. Директор Центральноазиатской программы ПЦ «Мемориал» Виталий Пономарёв предполагает, что эта подмена была сделана намеренно. Об этом, а также о том, почему в Киргизии он объявлен персоной нон грата, правозащитник рассказал «Фергане».

– Какие доклады были признаны экстремистскими? Кто инициировал рассмотрение этого дела? Присутствовали ли вы на заседании?

– 5 января 2017 года Октябрьский районный суд Бишкека признал экстремистскими два правозащитных доклада и также запретил деятельность на территории Кыргызстана Антидискриминационного центра «Мемориал». Заседание готовилось в тайне, ни одна из пяти организаций, участвовавших в составлении этих докладов, не была уведомлена о процессе, не имела возможности представить свою позицию, что является серьезным нарушением права на справедливое судебное разбирательство. Более того, соответствующее судебное решение скрывалось около полутора лет. Правозащитная организация «Бир Дуйно – Кыргызстан» узнала о нем лишь после того, как на сайте министерства юстиции появились списки запрещенных материалов. Два правозащитных текста там значатся в числе первых (см. пункт 4). Видимо, их посчитали более опасными, чем материалы джихадистов или «Хизб ут-Тахрир».

В подготовке первого доклада – «Хроника насилия», опубликованного в 2012 году, участвовали Правозащитный центр «Мемориал», Норвежский Хельсинкский Комитет и американский Freedom House. (Полный текст доклада можно прочитать по этой ссылке). В нем на основе широкого круга источников подробно анализировалось развитие межэтнического конфликта в мае-июне 2010 года в Ошском регионе Кыргызстана. Второй доклад был подготовлен в 2015 году «Бир Дуйно – Кыргызстан» совместно с Антидискриминационным центром «Мемориал», зарегистрированным в Бельгии. Это альтернативный отчет по защите прав трудящихся мигрантов и членов их семей, который был представлен в один из комитетов ООН. Подчеркну, что в числе составителей первого доклада был Правозащитный центр «Мемориал», второго – Антидискриминационный центр (АДЦ) «Мемориал», две разные организации. Однако когда спецслужбы направили материал в Генпрокуратуру, и оттуда он был переадресован в суд, соавторство обоих докладов приписали АДЦ.

Я предполагаю, что это было сделано сознательно. Кыргызстанские «борцы с экстремизмом» в лице бывшего руководства Госкомитета национальной безопасности пытались представить дело так, что АДЦ запрещен в России и следовательно речь идет лишь о поддержке Кыргызстаном запретительного российского решения. Направляя заведомо ложную информацию в прокуратуру и суд об авторстве доклада и др., ГКНБ пытался манипулировать этими органами. Последние в свою очередь проявили потрясающий непрофессионализм. Аж четверо высокопоставленных сотрудников Генпрокуратуры, включая одного из заместителей Генерального прокурора, поставили свои подписи под исковым заявлением в суд, в котором содержались нелепые утверждения. Если бы они хотя бы взглянули на обложку нашей публикации или просмотрели предисловие к ней, им пришлось бы как минимум корректировать свою позицию. Но ни они, ни судья Бекболот Джаналиев этого не сделали.

Виталий Пономарев в лагере беженцев в Оше. Фото с сайта Nhc.no

До решения Верховного суда попытки обжалования со стороны «Бир Дуйно» отклонялись со ссылкой на пропущенный срок подачи жалобы. Но как можно было обжаловать запреты в установленный законом срок, если до недавнего времени само существование судебного решения скрывалось? Приводились и другие сомнительные доводы.

Мы приветствуем решение Верховного суда, и, надеюсь, при новом разбирательстве у нас все же будет возможность представить свою позицию, и решение, основанное на сфабрикованных материалах, будет отменено.

– В судебных материалах была ваша фамилия в качестве одного из составителей доклада?

– В самом судебном решении не было чьих-то фамилий, речь шла исключительно о докладах и об организациях. Правда, мое имя как координатора упоминалось во введении к запрещенному докладу.

– Если вас не упоминают в судебном решении, почему тогда в июле 2017-го вам запретили въезд в Киргизию?

– И Генеральная прокуратура, и ГКНБ Кыргызстана до сих пор отказываются дать какие-либо официальные объяснения. Уже больше года я не могу выяснить, какой орган, на какой срок и по какой причине ограничил мой въезд в Кыргызстан. Пограничники заявляли, что это – секретная информация, мол, знаем, но не можем сообщить, и намекали на ГКНБ. Генпрокуратура также ничего внятного не ответила. В сентябре 2018-го я получил ответ за подписью заместителя председателя ГКНБ А.Кожобекова, в котором ни на один из вопросов ответа нет, а написано, цитирую: «Органы национальной безопасности принимают участие в разработке мер по вопросам въезда-выезда иностранцев, лиц без гражданства, их перемещения по территории республики (…) Въезд в Кыргызстан иностранного гражданина или лица без гражданства не разрешается в интересах обеспечения государственной безопасности или охраны общественного порядка». Поразительное письмо. В нем даже не упоминается о самом факте запрета, а говорится лишь об участии ГКНБ в решении этих вопросов в целом. Господин Кожобеков не нашел в себе смелости прямо сказать, что да, мы вам ограничили въезд на такой-то срок по такой-то причине, решением от такого-то числа, или написать, что ГКНБ не имеет к этому отношения, пусть прокуратура разбирается. Если должностные лица отмалчиваются и изворачиваются подобным образом – наверное, чувствуют, что сделали что-то не очень законное.

Последствия погромов в Оше, 2010 год. Фото Ивара Дале/NHC из архива "Ферганы"

Могу лишь предположить, что судебное решение, о котором мы говорили, вероятно использовалось как формальное основание для запрета на въезд, а фактически запрет был инициирован бывшим руководством ГКНБ за критику действий этого ведомства в связи с неправомерным применением антиэкстремистского законодательства. Как вы, возможно, помните, запрет ввели спустя несколько дней после важного международного форума на Иссык-Куле, где обсуждались эти проблемы не только применительно к Кыргызстану, но и некоторым другим странам СНГ. Я был ведущим этого мероприятия. Фактически речь идет о преследовании за критику. Во времена диктатуры Курманбека Бакиева мне тоже запрещали въезд за правозащитную публикацию. Увы, в последние годы правления президента Атамбаева спецслужбы стали копировать не лучший опыт свергнутой народом диктатуры.

– Раз Верховный суд отменил решение о том, что доклады – экстремистские, теперь их можно распространять, публиковать или еще нет?

– Да, формально решение отменено, дело направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции.

Хочу подчеркнуть, что речь шла не просто о запрете распространения экстремистских материалов. В Кыргызстане со времен бакиевской диктатуры хранение запрещенного текста даже для личного пользования квалифицируется как серьезное уголовное преступление. В этом одно из важных отличий национального антиэкстремистского законодательства от аналогичных норм законодательства России и других постсоветских стран. В такой ситуации тайное решение районного суда в Бишкеке о запрете правозащитных материалов – это проявление безответственности должностных лиц, которое несет угрозу безопасности и свободе граждан республики. Например, в предшествующие годы я лично вручил экземпляр «Хроники насилия» бывшему президенту Розе Отунбаевой, сотрудникам Администрации президента, журналистам, исследователям, адвокатам, некоторым депутатам, гражданским активистам. С точки зрения закона после принятия секретного судебного решения и вплоть до его отмены Верховным судом все эти люди могли рассматриваться как уголовные преступники, которых можно было отправить в тюрьму за хранение в личной библиотеке одного экземпляра текста. Абсурдная ситуация.

– Как думаете, есть ли шанс, что при новом рассмотрении по докладам примут иное решение, или дело формально рассмотрят заново, чтобы соблюсти необходимые процедуры?

– Я думаю, шанс на пересмотр есть, но удастся его реализовать или нет, сейчас сказать трудно. Если суд будет объективным, то сделает однозначные выводы, так как запретительное решение опиралось на явно недостоверную информацию и необоснованные псевдоэкспертные оценки.

Например, филолог Нуржан Нарынбаева на основе исследования произвольно подобранных «текстовых выдержек» пришла к выводу, что доклад целиком и полностью подготовлен на основе анонимных интервью, хотя введение к тексту содержит подробный перечень использованных источников, включая многочисленные отчеты и документы различных правительственных ведомств, судебные решения, интервью с чиновниками, материалы видео и фото съемки, спутниковые фотографии, отчеты международных организаций, публикации СМИ. Интересно, что другой привлеченный спецслужбами специалист, в отличие от Нарынбаевой прочитавший доклад целиком, не соглашается с ней в этом. Но ГКНБ из двух противоположных мнений выбирает то, которое нужно ему для обоснования запрета.

Заключение Нарынбаевой изобилует научно необоснованными утверждениями, включая такое лингвистическое «открытие», что слово «убийство» в печатном тексте «имеет право употреблять только соответствующий орган власти»! Она приписала правозащитникам даже утверждения «о природном превосходстве одной нации» и призывы к возбуждению «расовой, религиозной и межрегиональной вражды», хотя вопросы религии, расы и межрегиональных конфликтов в тексте вообще не затрагивались. Не лучше и остальные экспертизы. Автор одной из них, специализирующийся на политологии, искренне полагает недопустимым, чтобы оценки в правозащитном докладе расходились с выводами официальных структур. И выводы, основанные на такого рода псевдонаучных рассуждениях, переписываются в документы правоохранительных органов и становятся основой для судебного решения.

Последствия погромов в Оше, 2010 год. Фото Ивара Дале/NHC из архива "Ферганы"

Между тем, понимая чувствительность темы для Кыргызстана, когда была завершена работа над предварительной версией доклада, мы направили ее в администрацию президента. В феврале 2012 года – месяца за три до публикации – провели закрытое обсуждение с участием как активистов гражданского общества, так и представителей Администрации президента, Генпрокуратуры, МВД, ГКНБ. Каждому участнику вручили текст, сказали, если есть какие-то замечания, дополнения, исправления, мы готовы их рассмотреть. Замечаний со стороны госорганов не было, уточнялись лишь некоторые мелочи. Более того, на следующий день после этого мероприятия меня пригласил к себе глава ГКНБ Шамиль Атаханов и в присутствии одной из бишкекских коллег сказал: «Спасибо за отличный доклад. Там есть вещи, которые я не знал». Были встречи и в Генеральной прокуратуре. Не буду сейчас все перечислять. Увы, спустя пять лет после публикации позитивные оценки со стороны представителей госорганов превратились в нелепое обвинение в «экстремизме».

Еще об одном хочу сказать. Если привлеченные ГКНБ псевдоспециалисты пытались представить доклад как якобы проузбекский, то экстремистски настроенные лица в Узбекистане посчитали его прокиргизским, в 2013 году даже угрожали убить из-за него мою семью. По этому поводу были запросы в Ташкент по линии национального бюро Интерпола...

– Если вас сначала благодарили за доклад, то что страшного или, возможно, угрожающего спустя несколько лет нашли в нем власти?

– Я воздержусь от предположений. Лучше спросите об этом у Генпрокуратуры.

– В этом докладе описывалась судьба Азимжана Аскарова?

– В этом – нет. Нами в тяжелейших условиях был собран огромный по объему материал. Два года ушло на обработку. Мы концентрировались только на событиях мая-июня 2010 года, о судах и последующих событиях писали другие правозащитники. Опубликованный доклад касался только Ошского региона. По ряду причин, в том числе из-за инфаркта, с которым я тогда попал в больницу, работа с материалами по Джалалабадскому региону не была завершена. Не исключено, что мы вернемся к этой теме. Если будет продолжение, обязательно затронем и события в Базар-Кургане.

Отдельные разделы опубликованного доклада тоже стоило бы дополнить с учетом поступившей дополнительной информации, хотя это едва ли серьезно изменит общую картину.

В любом случае мы всегда открыты для сотрудничества без какой-либо предвзятости. Пользуясь случаем, хочу выразить глубокую благодарность всем, кто помогал нам в сборе материалов — бывало, что и с риском для себя.

– Как сейчас оцениваете обстановку на юге Киргизии? Удалось преодолеть последствия межэтнического конфликта или он сохраняется?

– В полном объеме, конечно, он не преодолен. И ситуация отличается от той, что была до начала конфликта. Но это тема для отдельного разговора.

– Как думаете, почему нынешние власти пересматривают решения, принятые при Алмазбеке Атамбаеве?

– Правление Атамбаева, особенно последние годы, характеризовалось неадекватными действиями и высказываниями, в частности в отношении правозащитников и средств массовой информации. Очевидно, в соответствии с указаниями главы государства действовали и силовые структуры. Сейчас есть попытка изменить эту ситуацию, часть руководителей заменена, есть и другие позитивные шаги, но линия на исправление ошибок предыдущего периода пока еще недостаточно последовательна. На примере недавней переписки с Генеральной прокуратурой Кыргызстана я вижу, что пока рано говорить о том, что новые подходы восторжествовали. Но по отдельным вопросам удается чего-то добиться — это уже хорошо.